Дмитрий Колодан - Мю Цефея. Шторм и штиль

— Теперь я попробую, — сказал незнакомец. Он воткнул совок в песок, полагая, что следующая волна подойдет ближе к нам. Так оно и получилось — она точно остановилась, едва коснувшись пластмассового барьера.

— Повезло, — сказал я.

Вместо ответа он вытащил совок из песка и воткнул его ближе к воде. Новая волна коснулась его, кажется, с точностью до миллиметра. Потом повторил этот трюк несколько раз подряд. Незнакомец угадал длину каждой волны. Безошибочно. Затем отряхнул совок от налипшего песка и протянул его мне. Я не на шутку заинтересовался:

— Это такой фокус?

— Нет. — Незнакомец повернулся к океану и выдержал паузу. — Вода сказала мне.

— Что?

— Вода сказала мне, — повторил он, а потом добавил: — Сказала, что сегодня будет конец света.

Не дожидаясь, пока я отреагирую на столь странное заявление, он вытер пальцы о брючину и протянул мне руку:

— Меня зовут Геннадий Алексеевич. Рад знакомству.

Когда все закончилось, я с трудом припоминал подробности нашего разговора. Вообще-то я редко вступаю в беседу с незнакомцами — особенно ночью на сиднейском пляже. А уж тем более стараюсь держаться подальше от людей, ведущих себя неадекватно, — и предсказание конца света уж точно не назовешь хорошим началом. Но что-то меня удержало — как будто я почувствовал ответственность за этого странного пожилого человека, похожего на потерявшегося ребенка. Я пожал ему руку и назвал себя: Константин, частный предприниматель, гощу с женой и дочкой у друзей, эмигрировавших в Австралию в девяностые. Геннадий Алексеевич скромно отрекомендовался как преподаватель. Я осторожно поинтересовался, где он остановился в Сиднее, на что мой новый знакомый простодушно ответил, что нигде. Он прилетел из Москвы сегодня днем рейсом через Гонконг и приехал на Бондай-Бич на такси прямо из аэропорта. Вещей у него не имелось. На мои естественные вопросы — как так можно? — Геннадий Алексеевич лишь пожал плечами.

Я рассмотрел варианты: повернуться и уйти к жене и дочке, выбросив из головы эту странную встречу, или же отвести беспризорного соотечественника на ближайшую спасательную станцию, а то и в полицейский участок. Привести в дом к друзьям, жене и ребенку абсолютно незнакомого человека я побаивался. Впрочем, все возможности, кроме первой, были решительно отметены самим Геннадием Алексеевичем:

— Я ждал много лет и пролетел полмира, чтобы оказаться в этом месте в это время, — сказал он. — Я никуда не уйду.

Пошарив по карманам шорт, я обнаружил, что забыл мобильник в пляжной сумке — по части забывчивости Иришка вся в меня. Я решил для очистки совести поговорить со странным собеседником еще немного, чтобы убедиться хотя бы, что он не приехал сюда топиться — тогда я, по крайней мере, мог бы сходить на спасательную станцию и вызвать помощь. Напустив на себя деловой вид, я спросил, как что-то само собой разумеющееся:

— Так что вы такое говорили о конце света?

Геннадий Алексеевич взглянул на часы — словно сверялся, хватит ли ему времени на рассказ. Потом хитро посмотрел на меня и выдал нечто совершенно не апокалиптическое:

— Константин, сколько будет тысяча разделить на двадцать пять? Если ответите быстро, я вам расскажу.

От неожиданности я замешкался, но потом выпалил ответ. Судя по всему, правильный, потому что мой новый знакомый рассказал свою историю…

— Я учился в начальной школе, — начал Геннадий Алексеевич, — когда родители отдали меня в секцию плавания. Мне не понравилось — вода холодная и пахла хлоркой, не говоря уже о том, что я панически боялся захлебнуться. Мы начинали в мелком бассейне — «лягушатнике». Поначалу просто стояли по пояс в воде — человек пятнадцать худых продрогших мальчишек, — приседали и по свистку открывали под водой глаза. Потом учились выдыхать в воду. А через год нас, как подросших головастиков, перевели на «большую воду»: двадцатипятиметровый бассейн. Главным математическим упражнением для меня тогда стало деление на двадцать пять. Два бассейна — это пятьдесят метров. Сто метров — четыре бассейна. Километр — сорок. И так далее. Сейчас, спустя много лет, я до сих пор могу мгновенно делить на двадцать пять… Забавно, наверное, тогда во мне и зародилась любовь к математике: от этого беспрестанного деления и от бесконечного счета про себя: один бассейн, два, три, четыре… Кролем, брассом, на спине… На спине плавать хуже всего: я все время боялся пропустить ориентир — висящую над дорожкой разноцветную полоску — и врезаться головой о бортик. Всегда снижал скорость, приближаясь к концу дорожки, чем здорово бесил нашего тренера. Наверное, он был хорошим человеком, но для меня оставался жестоким деспотом, командующим с недосягаемого безопасного бортика: