Анатолий Махавкин - Черепа (СИ)

Но всему приходит конец. И бешеное пламя мало-помалу начало съёживаться, уменьшаться, до тех пор, пока не обратилось человеком. Безумно уставшим, израненным, почти мёртвым. Меня сбили с ног и прижали к земле. Держали за руки, за ноги, давили на грудь, не позволяя пошевелиться. Я выл и мотал головой, пытаясь напоследок хотя бы укусить.

— Крест! Крест! — меня несколько раз сильно хлестнули по роже. — Крест, прекрати! Это же я — Графин! Я привёл помощь! Крест, я помощь привёл…

Багровая муть отступила и сквозь плывущий морок я увидел знакомое лицо. Точно — Графин. Откуда он здесь? И левый глаза какого-то чёрта закрыт повязкой. Графин сидел на корточках, рядом со мной, а за руки меня держали рослые мордовороты в форме королевской армии. И ещё целая куча таких же стояла вокруг. Издалека доносились затухающие звуки боя.

— Что с глазом? — просипел я. Почему-то это показалось мне чертовски важным.

— Дык это же, Крест, — рот Графина дёргался, а из глаза бежали слёзы. — Когда во дворец пришёл, мне же не поверили, думали, что мы спёрли королеву и выкупу желаем. Пытали, глаз выжгли и токмо тогда поверили. Крест, — он хлюпнул носом, — а пацаны-то где, а? Где остальные все?

— Здесь. — меня отпустили и даже помогли сесть, прислонившись спиной к скале. — Все здесь.

Графин опустился на колени и зарыдал, ткнувшись башкой в землю. У меня не осталось сил даже на это. Ни капли не осталось.

Мимо тащили носилки с королевой. Серое лицо повёрнуто ко мне, а абсолютно седые волосы развевались на ветру. Когда носилки оказались рядом, Хлоя издала какой-то тихий звук и носильщики остановились. Мы смотрели друг на друга.

— Черепа выполнили контракт? — прохрипел я.

— Да. До последней буквы.

Королева закрыла глаза и её потащили дальше. Я сидел и смотрел перед собой. Просто сидел и смотрел.

Эпилог.

Прошло полгода.

Почти месяц я провалялся без сознания. Меня всего исполосовали когтями, изорвали клыками, сломали левую ногу и четыре ребра. Кое-как я ещё запомнил дорогу до посёлка лесорубов, а после — провалился в бесконечную чёрную тьму. Ежели бы не королевский медик, которому Хлоя пригрозила отсечь башку в случае моей смерти, думаю, вряд ли бы выкарабкался. Гад всё порывался отсечь распухшую ногу, но Графин, ни на шаг не отходивший от меня, пригрозил отсечь костоправу бубенцы.

Очухался я уже в Нарменсе и первые дни вообще не мог понять, на каком свете нахожусь. Как сказал Лист, медик всё время поил меня какой-то белой дрянью, от которой я прекращал метаться по койке и пускать пену изо рта. Тело казалось пустым, точно пузырь — штрыкни и лопнет, а в башке вяло ворочались одуревшие от зимней спячки мысли-жабы.

Спустя пару дней, опосля того, как я пришёл в себя, к нам, на огонёк, заглянули Лапса и Чеба. Одни, без охраны. Выгнали моих взашей и некоторое время молча сидели, рассматривая меня во все три глаза. Потом Чеба кивнул и Лапса начал базар. Я уже знал, что кто-то пустил байку, типа Черепа шибко хотели вернуть должок Троим. Заради энтого вломились во дворец к Зараду, устроили там кавардак и порушили всё к чёртовой матери. А опосля пытались поймать саму королеву, чтобы стребовать за неё выкуп. Не фартануло, подоспела подмога и всех пацанов положили.

Такой шёл базар. Надо сказать, что это больше походило на правду, чем сама правда.

— Люблю идиотов, — печально сказал Чеба и промокнул платком слезящийся глаз. — Сам такой был. Но рвение похвальное, да.

— Крест. — строго сказал Лапса, баюкая сухую руку. — Вообще-то мы таких вещей не прощаем, но братва порешала, что ты — заслужил.

— Я так считаю, — скромно сказал Чеба. — И вообще, нужно быть милосердным.

Короче, мне дали год и ещё скостили половину того, что мы взяли. И даже не назначили процент. Честно, я был очень удивлён. Никогда прежде не слышал, чтобы Трое делали такие послабления.

Должок мы вернули гораздо раньше. Просто продали всех коней, которые остались без хозяев. Когда продали коняку Психа, я почувствовал себя последним гадом и нажрался вусмерть.

А потом — ещё раз.

Когда нога стала заживать, и я смог залезть в седло, первым делом поехал в Корпетс. Решил, чёрт с ним, что она не хочет меня видеть, я-то её хочу. Заберу, увезу и мать его, стану жить, как с женой. Никаких тебе больше дорог, сражений и всего такого. Честно, так и думал, гадом буду.

«Доброй дороги» оказался закрыт и судя по пыльному замку на двери, уже давно. Я потоптался у входа, стукнул в ставни — никто не ответил. В этот момент мимо проходил какой-то дедудган, с длинной всклокоченной бородой. Он остановился, вытер слюну, свисающую из беззубого рта и что-то квакнул.