Юлия Григорьева - Приключения Марси [СИ]

— Чтоб им пусто было, а нам хорошо и радостно, — провозгласил домовой, поднимая кружку. Да-а, достали домового, раз такие тосты говорит.

— Точно, — поддакнула я, и мы выпили.

Это было не вино, совсем не вино. Вкус странный, но мягкий, зато крепость… Я закашлялась, и Оли сунул мне ложку соленых грибочков, чтобы закусила. В голове сразу зашумело, и я некоторое время приходила в себя. Домовой покачал головой. Ну, не привыкла я к этой самодряни. А потом пошло, как маслу, и мы, перебивая друг друга, изливали свои горести. Потом Оли пел похабные песни, потом пела я, что знаю. Потом мы пели вместе, очень громко и очень старательно. Затем домовой притащил гармонь, и мы еще пели и плясали, не обращая внимания на стуки в дверь и в пол.

— Я их слушал, теперь пущай они меня слушают, — ревел пьяный, но разудалый домовой. — Жги, кошка!

— Ой, жгу, миленький, — орала я, от души топоча ногами по полу, пытаясь воспроизвести деревенские пляски. — И чтоб их всех пес задрал!

— А и верно, — гоготал Оли. — А рапиры я его все одно переломлю об колено.

Я остановилась, проникаясь окончательно духом дурноватого и бесшабашного веселья.

— Идем! — крикнула я.

— Куда? — опешил домовой, остановив кружку у самого рта.

— Мстить! — огласила я.

— Идем, — кивнул он.

Оли подал мне мою кружку, мы выпили и направились к двери. Пол вообще издевательски качался, и домовой решил сегодня же ночью дом переделать. Мы ударили по рукам, подошли к двери, и она сама распахнулась. Прикрыв для верности один глаз рукой, чтобы разглядеть наглеца, который вторгся в мои владения, я опознала ректор. Тот скрестил руки на груди, скептически вскинул бровь и с интересом рассматривал, как мы с домовым не даем друг другу упасть.

— А это он со мной мяукал, — сдала я ректора со всеми потрохами.

— Он?! — изумился Оли. — Ну, я тебе, шкодник, — он потряс кулачком. — Спать честным людям не давали, ишь ты, котяра мартовский. — Затем приложил ладошку к губам и громко прошептал. — Кошка, так это же ректор.

— Он, — я торжественно кивнула и упала в руки Ормондта, потому что домовой меня больше не поддерживал, он грохнулся на свой упитанный зад, изумленно икнув.

Лорд Ронан окинул внимательным взглядом комнату, остановился на бутыли самогона, теперь еще и хмыкнув скептически.

— Представление окончено, — провозгласил он неизвестно кому, — можете расходиться, господа преподаватели. А с вами, госпожа Коттинс, мы поговорим позже.

— Я с тобой вообще не разговариваю, — ответила я. — Никогда.

— Расходитесь я сказал, — ледяной тон ректора тут же расчистил коридор.

Ормондт вошел в мою комнату, закрыв за собой дверь. Домовой, предатель, уже успел раствориться, и я осталась один на один с лордом Ронаном. Мой боевой настрой никуда не испарился, но временно был накрыт толстым слоем самогона, потому ругаться я не стала, а просто уткнулась в сурового лорда и моментально уснула.

Впервые в жизни я испытала это странное чувство, когда ночью просыпаешься и не можешь понять, где ты и как тут очутился. Глаза открылись как-то резко, и я уставилась в темноту перед собой, пытаясь узнать силуэты мебели. Было в этих самых силуэтах что-то очень знакомое. Я порывисто села и охнула, ощутив: во-первых, сильную головную боль, а во-вторых, странную сухость во рту. Пить хотелось неимоверно, а еще так же сильно хотелось умереть, потому что так плохо мне не было никогда в жизни. Я осторожно встала с кровати и пошла к двери, которая легко угадывалась во мраке комнаты по полоске света, пробивавшейся снизу. Дойдя до этой двери, я приоткрыла ее и недовольно поморщилась. Дом ректора. Вопрос, как я тут оказалась? Смутно вспомнилась собственная комната и голос ректора, требующий разойтись. Тогда следующий вопрос: кому разойтись? Мне? И куда я должна была разойтись? Вообще странная формулировка. Если я единый организм, то разойтись никак не могу, не порваться же мне.

От всех этих мыслей еще сильней разболелась голова. Я тихо застонала, хватаясь за виски и побрела дальше. Раз я знаю, где я, значит, знаю, где есть вода. Стоп, а вода есть в моей комнате, в ванной. Но в холодильном шкафу у Бидди, наверняка, припрятан графинчик с морсом, таким кисленьким и холодненьким. От этой мысли пить захотелось еще сильней, и я облизала губы. До кухни еще идти и идти. Ох, мама Феня, мама Феня, жизнь моя кошачья. Тяжело вздохнув, я дошла до лестницы вниз и остановилась, услышав тихие голоса. Хотела было пойти мимо, но развернулась и подкралась к приоткрытой двери, страдая еще и острым приступом любопытства.