Светлана Гольшанская - Нетореными тропами. Часть 1 [СИ]

Я выглянула в окно. На улице уже сгущались серые весенние сумерки, но Вейаса всё не было. Опять развлекается с какой-нибудь служанкой? А ведь обещал с нами посидеть. Сколько ещё таких вечеров осталось? После церемонии взросления нам придётся расстаться: я уеду в замок своего будущего мужа, а Вейас отправится проходить испытание, чтобы его посвятили в рыцари.

— Отказался он подчиняться отцу и вступил на тропу нетореную, чтобы самому решить свою судьбу, — голос нянюшки опустился до хрипловатого шёпота. — Долго скитался Безликий по свету неприкаянным, стоптал семь пар железных башмаков, изломал семь железных посохов, изглодал семь железных караваев прежде, чем обрёл свои владения. Была та земля широка и плодородна, но кишмя кишели на ней демоны, мешали возделывать поля, пасти стада и строить новые села. Покликал тогда Безликий самых смелых из охотников и повёл их в поход против злокозненных тварей. Кололи их копьями, секли топорами, стреляли из луков, три человеческих жизни бились, пока не очистилась земля от скверны. Но когда затрубили горны победы, Безликий почувствовал смертельную усталость. Наказал он охотникам создать орден, который бы хранил всех людей от демонов, и удалился на край земли. Но белоглазые вёльвы говорят, что ушёл он не навсегда, а лишь уснул до поры.

— Да-да, и проснётся, когда наступит конец времён, — заявил Вейас, вваливаясь в комнату. На смазливом лице играла удовлетворённая ухмылка. Видно, хорошо развлёкся без нас. — Никогда не понимал этой истории. Если Безликий наш покровитель и повелитель, то почему дрыхнет, пока его мир катится демонам под хвост?

Испортив волшебство нянюшкиного сказания, Вейас развалился на обитом голубым бархатом диване.

От раздражения захотелось заскрежетать зубами. Конечно, куда нам с нянюшкой до его распутных девок. Лучше бы вовсе не приходил!

— Глупый! Ты ничего не понимаешь в настоящих историях, — поддела я. — Безликий набирается сил в ожидании последней битвы, а люди ещё должны доказать, что достойны спасения. Правда, нянюшка?

— Так откуда же мне знать, что думают боги? — развела старуха морщинистыми руками.

— И кто из нас глупый? — Вейас швырнул в меня подушкой. Едва удалось поймать её у самого лица.

— Всяко умнее тебя.

Вейас самодовольно сцепил пальцы в замок и смачно ими хрустнул. Я подкралась и стукнула пустомелю по голове, пока он упивался собственным невежеством. Брат зарычал. Мы покатились клубком, барахтаясь и скача по дивану, как в детстве. На мгновение показалось, будто мы вернулись в ту счастливую пору, когда в нашей жизни ещё не было ощущения, что всё вот-вот закончится.

— А ну-ка, хватит! — заругалась нянюшка. — Ишь, расшалились! Взрослые же совсем, а всё дерётесь. Тебе, Лайсве, вообще стыдно должно быть: свадьба скоро, дети, хозяйство, дом одной вести придётся, мужа голубить, а ты всё брата задираешь. Женщина должна быть кроткой, покорной и ласковой, а не дерзить и кулаками размахивать.

— Да, нянюшка, — я вернулась на своё прежнее место, но паршивец Вейас тут же показал мне язык.

Обидно стало до слёз! Почему так плохо оставаться ребёнком?

— Вот, посмотри, подарок для жениха, — вынув ткань из пяльцев, я протянула её нянюшке, чтобы отвлечь от нашей потасовки. Не приведи Безликий, ещё отцу наябедничает! — Красиво?

Старуха покрутила вышивку в руках, разглядывая выверенный до последнего стежка узор подслеповатыми глазами. Белая горлица с мечом в когтях на голубом фоне — наш родовой герб. Внизу девиз золотом: «Наше сердце легче пуха».

— Искусно, — хмыкнула нянюшка. — И дорого.

— Сама на ярмарке нитки выбирала, — улыбнулась я. — Не хуже, чем у мамы?

— Лайсве…

— Не хуже?! — от моего выкрика звякнули окна. Устыдившись, я приложила ладонь к губам.

— Алинка большой мастерицей была. Такие узоры выходили из-под её пальцев, что нельзя было глаз оторвать, словно вся жизнь в них заключена, — разоткровенничалась старуха и тяжело вздохнула, разглядывая мою работу. — Твой узор красивый, конечно. Видно, что старалась. Но он холодный, нет в нём души, понимаешь? Огня нет.

Забытый нами Вейас зашевелился на диване, потянулся ко мне, но я отпрянула.

— Ну и ладно, — захотелось выбросить дрянную вышивку в камин. Нет, здесь нельзя. Лучше у себя. И не показывать слёз. Веломри не плачут. Никогда.

Забрав у нянюшки вышивку, я улыбнулась, как требовал этикет, и побежала к себе, забыв даже пожелать спокойной ночи на прощание. Опять заругают! Но так гораздо лучше, чем показать слёзы.