Макс Мах - Волчья Луна

Опершись на саркофаги, чтобы удержать равновесие, он пробежал оставшееся до стены расстояние и прыгнул в портал, почти сразу же захлопнувшийся за его спиной. Потом… Потом был быстрый, словно, от погони удирали, подъем по лестницам в главные залы дворца и заполошный бег по улице к парадному подъезду дворца царевны-наследницы, где временно размещалась ставка императрицы. И наконец крайне нервная встреча с самой императрицей Софьей и наследницей Екатериной… Много суеты, нервного напряжения, перемещений туда и сюда — в кабинет, в обеденный зал и снова в кабинет, чтобы уже оттуда отправиться домой, и много, даже слишком много на вкус Августа, докладов и рассказов, обменов мнениями и разговоров, которым, казалось, не будет конца. Тем не менее, все когда-нибудь заканчивается, закончился и этот сумасшедший день.

До дворца графа Новосильцева добрались уже в темноте, но спать сразу не легли. Разумеется, все устали, притом не просто так, а смертельно, едва ли не в буквальном смысле этого слова. Но в тоже время нервы у всех были на взводе, и разом угомониться и отправиться " баиньки ", не смог никто. А потому, наскоро помывшись и сменив одежду, члены экспедиции, включая принцессу Елизавету, отказавшуюся покинуть друзей, собрались за столом и бражничали до глубокой ночи, когда усталость — не без помощи алкоголя, — все-таки взяла верх над эмоциями. И вот тогда, уже засыпая рядом с Татьяной на широкой кровати в малиновой спальне, Август вспомнил о своем странном путешествии и о впечатлении, которое оставил у него чужой город, так похожий и так непохожий на знакомый ему Петербург. В это мгновение, протянувшееся, словно мост между явью и сном, Август, как будто вновь побывал на улице, явно принадлежащей другому времени и другой культуре. Рассказы Татьяны о ее мире и немногочисленные образы памяти, которые она иногда показывала Августу, вполне подготовили его к предположению, что каким-то невероятным образом он побывал именно в ее Петербурге. И это было крайне заманчивое предположение, поскольку будь все это правдой, "посещение" могло означать, что "тропинка" в мир Татьяны действительно существует. И более того, сейчас, засыпая под толстым стеганым одеялом во дворце графа Василия, Август был уверен, что побывал на той стороне во плоти: очень уж четкими были его воспоминания во всем, что касалось пяти чувств. Ощущение твердой, ровной, но при этом шероховатой поверхности под ногами, "алхимические" запахи, шум двигающихся по улице механизмов, которые Татьяна называла машинами, непривычный "вкус" воздуха — все это не могло быть познано без тела, которое и является вместилищем чувств. Но коли так, значит и Август побывал там, в том странном городе во плоти.

Уже одного этого хватило бы на то, чтобы устроить грандиозный праздник. Но было ведь и кое-что еще. Август являлся слишком опытным колдуном, чтобы не ощутить чужого колдовства, вернее тех магических механизмов, которые случайно или намеренно позволили ему заглянуть в мир Татьяны. Ощущение было мимолетным и, разумеется, недостаточным для того, чтобы сразу же разобраться в магии перехода из одного мира в другой. Но это была верная подсказка, где и как искать решения для того великого колдовства, которое представил себе Август, погружаясь в сон. И последней отчетливой мыслью, которую он сумел запомнить и пронести сквозь сон в утро следующего дня, было обещание, которое Август дал то ли Татьяне, то ли все-таки себе самому.

"Я еще тебя удивлю, милая, потому что такого колдовства не совершал в этом мире ни один человек!"

Конец второй книги

Сентябрь 2018 — март 2019

Дормез — старинная большая дорожная карета для длительного путешествия, приспособленная для сна в пути.

Отсылка к одному старому анекдоту про графа, графиню и пролетариат, что-то кующий под пение интернационала.

Хугин и Мунин — пара воронов в скандинавской мифологии, которые летают по всему миру и сообщают богу Одину обо всем происходящем. На древнеисландском Huginn означает "мыслящий", а Muninn — "помнящий" (или "мысль" и "память" соответственно).

Строчка из песни Егора Крита "Самая".

Несколько измененная строчка из песни Егора Крита "Мне нравится".

Предшественники шоколадного торта "Захер" появляются в венских поваренных книгах с начала 18 века.

В европейских странах на рубеже XVI и XVII вв. какао стали пить горячим, а острые ингредиенты заменили тростниковым сахаром. Так появился горячий шоколад — фаворит европейской аристократии XVII–XVIII веков.