Р Скотт Бэккер: Великая Ордалия

Пройас Больший, во всяком случае, понимал, куда они должны привести.

— Тогда каким образом ты надеешься познать Его?

Обучение может осуществляться совместно… поиск не мыслей и утверждений, но того откровения, что породило их; иначе оно может оказаться навязанным, как бы жестоким учителем, заносящим свою трость. За прошедшие годы Келлхусу всё чаще и чаще приходилось полагаться на второй метод, ибо накопление власти было одновременно накоплением силы. Только теперь, освободившись от всех бремен, навязанных ему его империей, он мог вновь обрести власть.

И только теперь мог он видеть верную душу, душу обожателя , мечущуюся в смертельно серьезном кризисе.

— Я… Я наверное не смогу… Но…

Скоро он снимет с Пройаса свой золотой … очень скоро, как только ветер сможет отнести его в нужное место.

— Что — но?

— Я способен постичь тебя !

Келлхус потянулся якобы для того, чтобы поскрести в бороде, и откинулся назад, опираясь на один локоть. Открытый жест простого неудобства немедленно произвел на экзальт-генерала умиротворяющее воздействие, впрочем, ускользнувшее от него самого. Тела говорят с телами и, если не считать естественного уклонения от занесённого кулака, рождённые для мира совершенно не слышат их языка.

— И я, Святой Аспект-Император, могу постичь Бога. Не так ли?

Собеседник склонился под углом, выражающим высочайшую степень отчаяния. Но как ещё может быть? Именно поэтому люди окружают идолов таким вниманием, правда? Посему они молятся своим предкам! Они делают… они превращают в символы то, что близко… Пользуются известным, дабы получить представление о неизвестном.

Келлхус отпил из чаши с энпоем, наблюдая за собеседником.

— Так значит, вот как ты воспринимаешь меня?

— Так воспринимают тебя все заудуниани! Ты — наш Пророк!

Стало быть, так.

— И ты думаешь, что я постигаю то, чего ты постичь не можешь.

— Не думаю, знаю. Без тебя и твоего слова мы всего лишь ссорящиеся дети. Я был там! Я соучаствовал в том самодовольстве, которое правило Священной Войной до твоего откровения! Губительное заблуждение!

— И в чем же заключалось моё откровение?

— В том, что Бог Богов говорил с тобой !

Глаза теряют фокус. Образы, бурля, восстают из забвения. Вероятности, подобно крабам, бочком разбегаются по берегам неведомого моря.

— И что же Оно сказало мне?

И снова вся внутренность его возмутилась, — так холодный камень возмущает поверхность тёплого пруда, — оттого, что он сказал Оно, а не Он.

— Кто… Бог Богов?

Столь нелепая осторожность была необходима. Дело и вера противостоят друг другу настолько тесно, что становятся как бы неразрывными. Пройас не просто веровал: ради своей Веры он убивал тысячами. Признать это, отречься, значило превратить все эти казни в убийства — для того, чтобы сделаться не просто дураком, но чудовищем . Тот, кто свирепо верует, свиреп и в поступках, и ни один свирепый поступок не совершается без страдания. Нерсей Пройас, при всех своих царственных манерах являлся самым свирепым из его несчётных поклонников.

Никто не мог потерять больше чем он.

— Да. И что же Оно сказало мне?

Колотящееся сердце. Круглые, обескураженные глаза. Аспект-Император мог видеть понимание, наполняющее тьму, обрушившуюся на его собеседника. Вскоре придет жуткое осознание, и будет поднята монета…

Родятся новые дети.

— Я-я… я не понимаю…

— В чем заключалось мое откровение? Какую тайну могло Оно прошептать в мое ничтожное ухо?

За твоей спиной голова на шесте.

Жестокости кружат и шуршат, словно листья несомые ветром.

Он здесь… с тобой… не столько внутри тебя, сколько говорит твоим голосом.

За твоей спиной голова на шесте.

И он идёт, хотя нет земли. И он видит, пусть глаза его ввалились в череп. Через и над, вокруг и внутри, он бежит и он наступает… Ибо он здесь.

Время от времени они ловят его, Сыны сего места, и он ощущает, как рвутся швы, слышит свой крик. Но он не может распасться на части — ибо в отличие от несметных усопших сердце его всё ещё бьётся.

Бьётся ещё сердце его.

За твоей спиной голова на шесте.

Он выходит на берег, который здесь, всегда здесь. Смотрит незряче на воды, которые суть огонь, и видит Сынов плавающих, барахтающихся, раздутых, и в лике зверином, сосущих младенцев как бурдюки и упивающихся их криками.