Р Скотт Бэккер - Великая Ордалия

Безошибочно, как представляется, его взгляд вонзается в их маленькую ложбинку.

Никто их них не шевелится и даже не моргает. Сердце имперской принцессы уходит в пятки.

Этот скюльвенд — один из Немногих.

Дневной свет истощается с каждым их шагом, с каждым мгновением их беспокойного бегства. Она, несмотря на свой поздний срок, бежит первой, чуть сзади спешит старый волшебник, чьи глаза беспорядочно блуждают, а поступь лихорадочна и сумбурна, как у ловкого, но безумного отшельника, пытающегося обнаружить где-то рядом с собой вдруг потерявшийся мир. Мальчик без особых усилий трусит позади, поочередно всматриваясь то вправо, то влево, внимательно изучая обступающую их завесу листвы.

Они не произносят ни слова. Отдаленный шранчий лай — всё, что они слышат, помимо собственного дыхания. Внезапно, происходящее напоминает ей уже ставшее однажды привычным — бежать, спасаясь, от одного пролеска к другому. Чувствовать нависшую за плечами беду. Ощущать иглы, втыкающиеся в горло при каждом вдохе. Замечать, как деревья, зеленой завесой, скрывают Сущее, позволяя страху населить мир враждебным присутствием.

Они, шумно дыша, продолжают бежать до тех пор, пока сумерки и подступающая тьма не заливают чернилами дали, не окружают их шерстяными покровами. Решение передохнуть приходит само по себе — в виде торчащего из чащи лысым коленом небольшого холма. Возвышенности, поднимающейся до середины окруживших её деревьев.

На вершине Ахкеймион склоняется и опускается на колени.

— Он видел нас, — говорит старый волшебник, вглядываясь в клубящийся сумрак.

Она не имеет ни малейшего представления, чего он там пытается разглядеть — окружающий лес виднеется не более чем спутанными клоками шерсти и черными пятнами, подобными тем, что появляются от попавшей в глаза угольной пыли.

Она лежит, опершись спиной на замшелое бревно, взгляд её плывёт, руки охватывают раздутый живот. Всё горло сжимает и щиплет на каждом вдохе. Разъедающий жар ползет меж ребер.

— И что ты хочешь, чтобы мы сделали? — задыхаясь, молвит она. — Бежали дальше всю ночь?

Старый волшебник поворачивается к ней. Небо хмурится. Кажется, что луна лишь чуточку ярче, чем висящий в тумане фонарь. У неё не получается разглядеть глаза Ахкеймиона под его массивным, нависающим лбом.

Из-за этого он выглядит непостижимо и пугающе.

Внезапно, она понимает, что с трудом различает его сквозь режущее взгляд мерцание Метки.

— Если мы примем побольше кирри… — говорит он.

Что же слышится в его голосе? Восторг? Призыв? Или ужас…

Жгучая тяга переполняет её.

— Нет, — задыхаясь молвит она.

Да-да да.

— Нет? — вторит Ахкеймион.

— Я не собираюсь рисковать нашим ребенком, — объясняет она, вновь откидывая назад голову.

— Но это именно то, что ты и делаешь!

И он продолжает уговоры. Скюльвенды способны были, как никакой другой народ, заставить его настаивать на осторожности. Безбожники, поклоняющиеся лишь насилию. Столь же нечестивые и порочные как шранки, но гораздо хитрее.

— Они не настолько дикие, как тебе кажется! — кричит он, побуждаемый упрямством и беспокойством, — Их установления древние, но не примитивные. Их обычаи жестокие, но не бессмысленные. Хитрость и готовность к обману — вот их самое ценное оружие!

Она лежит, одной рукой поддерживая живот, а лбом опираясь на другую.

Вот ведь старый, назойливый хрен!

— Мимара! Нам нужно бежать дальше!

Она понимает, в какой опасности они находятся. Скюльвенды оставались немалым предметом беспокойства для Андиаминских Высот, хотя и меньшим, чем во времена Икуреев. Битва при Кийюте стоила им целого поколения мужчин — и не только его. Люди Войны всегда зависели от хор, что их предки награбили за тысячелетия. Лишенные большей их части, они попросту ничего не могли противопоставить колдунам Трёх Морей.

— Двинемся назад в горы, — твердит он, поглядывая в сторону Демуа, — они не будут рисковать лошадьми в темноте. А к утру камни и скалы скроют наши следы!

В том, как он говорит и держит себя, чувствуется какая-то отталкивающая, бессмысленная пустота. Внезапно приходит убежденность, что его страстные увещевания порождены скорее кирри, а не беспокойством о скюльвендах. Он не столько жаждет вкусить будоражащий душу прах, чтобы иметь возможность бежать, сколько жаждет бежать, чтобы найти повод вкусить.