Дмитрий Ефимов - Сказки человека, который дружил с драконом

— Скажи, Священник, — спросил Человек в чёрной кожаной куртке, — почему в церкви можно молиться лишь за тех самоубийц, которые были сумасшедшими?

— Видишь ли, — Священник на секунду прервался, чтобы стряхнуть с рясы назойливого зелёного жука, — когда человек рождается, Бог даёт ему душу. Человек приходит в этот мир по воле Божьей и уйти может только по Его же воле. Если человек сам уходит из жизни, то это означает, что он ослушался воли Господа. И за это его ждёт Ад.

— Неужели всех? Ведь причины, побудившие к этому, бывают разные.

— Всех! Все без исключения, в Аду! Никому не дано право ослушаться Бога! Независимо от причин!

— Знаешь! — подумав, сказал Человек, — я знал одну девочку, дочь известного артиста. Он развёлся с женой, и по суду ребёнка оставили матери. У женщины же что-то случилось с психикой, и она возненавидела дочь. Она била её, морила голодом и всячески издевалась. Девочка терпела, сколько могла. А когда сил терпеть больше не стало — повесилась. Она тоже в Аду?

— Да! Она в Аду! — подтвердил Священник.

— Как же так? Ты говорил, что Бог, — это Любовь, Любовь и ещё раз Любовь. И что Его любовь к нам сильнее любви любого человека. Ни одна нормальная мать не отказалась бы от своей дочери за то, что та покончила жизнь самоубийством. И никогда бы не отправила её в Ад за то, что та не могла больше мучиться. По-твоему же получается, что Его любовь не только слабее любви матери, но… — Человек запнулся. — Что же это вообще тогда за любовь?

— Она ослушалась Бога. Как ты не понимаешь! ОНА ОСЛУШАЛАСЬ БОГА!

— Мне казалось, — зашипел Человек яростно, — что Бог, это прежде всего Добро, Сострадание и Милосердие. Это деспоты и диктаторы наказывают за то, что их ослушались. Так поступает Зло. Если она в Аду, то такой Бог не является ни Добром, ни Состраданием, ни Милосердием. Она умерла потому, что больше не было сил мучиться. Это слабость. А слабость заслуживает сострадания и помощи, а не наказания. Если Он отправил её в Ад, то такой Бог не заслуживает ни Любви, ни Уважения. Он жесток. И достоин Он только презрения.

— Опомнись! — всплеснул руками Священник. — Ты не должен судить Господа! Ты должен смиренно принимать Его волю! Какова бы она ни была. И молить Его о спасении своей души. А иначе ты попадёшь в Ад!

— Да лучше в Ад, чем к такому Богу, который мог отправить туда девочку только за то, что она не могла… не могла больше страдать.

— Знаешь! — взорвался Священник. — Если ты умрёшь раньше меня, я буду молиться, чтобы хотя бы во сне, увидеть тебя там, где ты будешь мучиться. И чтобы ты мне сказал: «Священник, я был не прав!»

На следующий день Человек в церковь не пришёл. Не пришёл он и на следующий день. А когда через два дня появился, то поставил свои свечи, сел ждать на лавку и не поздоровался со Священником, когда тот вошёл. Человек был зол. Был зол и Священник. И поэтому он полчаса копался в алтаре, демонстративно не замечая плачущую женщину, смиренно ожидавшую его у ступеней Царских Врат.

По всему было видно, что у женщины случилось нечто ужасное. Она стояла, казалось, даже не сгорбившаяся, а вся какая-то сломанная под навалившейся на неё невидимой тяжестью. Рыдания душили её, временами она вздрагивала и то и дело неистово мотала головой, как будто пыталась сбросить что-то липкое и удушливое, но это липкое и удушливое вцепилось в неё намертво.

Она простояла так полчаса, пока её глухие всхлипывания не достучались даже до совести Священника. Священник вышел, спустился по ступеням, поправил на груди большой серебряный крест и с видом человека, привыкшего выслушивать чужие горести, спросил:

— Что случилось?

Женщина подняла на него полные отчаяния и надежды глаза. И начала говорить дрожащим полным боли голосом.

— Моя дочь выбросилась из окна. Я знаю, что самоубийц отпевать запрещено. Но, может, она задохнулась. Может, вы помолитесь за неё. Может… ей будет хоть чуть-чуть… чуть-чуть легче.

Священник отшатнулся от неё как от прокажённой, судорожно перекрестившись.

— Я не могу. Нам нельзя.

Женщина в отчаянии рухнула на колени, вцепилась обеими руками в полы его рясы и, быстро быстро глотая слова, начала умолять:

— Я прошу вас… я прошу… вас, прошу, я умоляю. Ей очень надо… надо… очень.

— Я не могу. Нам запрещено! Запрещено! Понимаете?

Священник попытался вырвать полы рясы, но она вцепилась в них намертво.