Ефим Гаер - Спрятанные во времени

— Увы, я никуда не спешу и буду играть вашу партию. Но не взыщите, если я перепутаю слона с ферзем или даже с пешкой. Шахматы — явно не мой конек, — шутливо сдался М., разводя руками.

— Вы не пожалеете, будет весело ! — заверил его пришелец.

Слово «весело» да еще с восклицательным знаком плохо клеилось к шахматной игре, скорее уж к футболу или прыжкам в воду, но, глядя в загоревшиеся глаза гроссмейстера, приходилось согласиться, что для кого как .

Этот мятущийся шахматист, право, был колоритен. Через секунду он уже сидел на складном табурете напротив М.. На траву, заменяя стол, легла позавчерашняя «Правда».

— Стола я, разумеется, не ношу — слишком громоздкий. Но у меня он есть!

«Счастье-то какое!», — усмехнулся про себя М..

— Обычно в парках скамейки… а тут, в этой местности все как-то не приспособлено… Ну, так даже экзотичней! И я должен сразу вам сказать, — тут он посерьезнел, филином округлив глаза, — что играю я профессионально . Важно, чтобы вы знали до начала, а то нечестно будет. Ладно? Играем?

М. пожал плечами.

— Стало быть, вы не партнера, а жертву ищите в этих зарослях? Коварству шахматистов нет предела — пресса в кои-то веки сказала правду. Так и быть, играем! — согласился он, сам невольно развеселившись, хотя и пришел сюда, к павильону, именно для того, чтобы побыть одному, а не развлекаться случайным обществом.

— Может, все-таки… — завертел головой энтузиаст, — нам устроиться там, подальше? Здесь скоро солнечно будет, а жара очень отвлекает. Давайте? — указал он под деревья чуть одаль от павильона, где сходились две засыпанные листвой дорожки. — Уютное место и прохладнее.

Шахматный бивуак переместился на тенистую плешь под купой патлатых вязов. Соперники вновь расселись по табуретам.

— Слышал, на каком-то турнире один участник специально настоял на том, чтобы в зале было жарко натоплено — хотел досадить противнику.

— Сам он играл в другом?

— Чего не знаю, того не знаю.

— Если нет — не слишком умный ход с его стороны.

Словно в пику сказанному об уютности места, сзади, надрывая клаксон, на них едва не наскочил велосипедист в клетчатой куртке и очках-гогглах. Ищущие приюта шахматисты насилу успели отскочить в стороны и были награждены ругательством.

— Сволочь! — крикнул гроссмейстер, провожая нахала взглядом. Догнать его не было никакого шанса.

— Определенно, мерзавец, — согласился М., отряхивая штанину.

Гроссмейстер достал монету.

— Решка — на белые. Бросайте вы.

М. подбросил блестящий гривенник и, конечно, выиграл черные.

— Готов с вами поменяться.

— Не нужно, выйдет неспортивно, — отказался М. и принялся расставлять фигуры.

— Запись ведем самостоятельно. У вас бумага-карандаш есть?

— Нет. Можно ведь и без записи…

— Вот, возьмите, — протянул шахматист блокнотик, второй такой же положив себе на колено. — Ношу для подобных случаев — привычка. Знаете, собаковод идет в парк, чтобы выгулять питомца, влюбленные — походить под ручку, а любители гимнастики для ума — еще раз доказать, что способны натравить коня на слона.

Он замер, испытующе глядя на партнера, словно сказал какую-то шутку и теперь ожидал реакции — коей, к его досаде, не последовало. М. лишь смахнул сухой лист и пристроил в угол блестящую лаковую ладью. А когда фигуры были расставлены, прикрывая блокнот ладонью, начертил в нем один в другом два квадрата, соединив линиями вершины, и меланхолично уставился на шеренги «белых», ожидая первого хода.

— Помимо собаководов, влюбленных и шахматистов в парках бывают шулеры, карманники и, как мы теперь знаем, велосипедисты. В велогонке мы только что поучаствовали, а четвертое с пятым наказуемо. Остановимся, пожалуй, на шахматах. Ваш ход, синьоро!

Белая пешка шагнула на B4. Черная ответила симметрично.

Мы бы сказали, что все вокруг с подозрительнейшим видом затихло, сверкнула молния в чистом небе, а затем порывом ветра опрокинуло что-нибудь с громким «бах!» — например, рухнул у павильона тот самый неуклюжий плакат, до полусмерти испугав белок… Но реальность, если сравнить ее с механизмом, устроена гораздо практичней. В результате перфекционизма Творца, достигшего во всем идеала (кроме утконоса, пожалуй), ничего подобного не произошло. Если что-то и изменилось вокруг, то за пару дернувшихся листочков мы не в ответе.

Партия развивалась. Зигзагом шагали кони, подгоняемые обезумевшими ладьями; эмансипированные и могущественные «королевы» затевали перевороты, соблазняя обещаниями слонов; в авангарде рубились пешки; короли злокозненно подстрекали, притоптывая на клетке… Мироустройство, втиснутое в квадрат, кипело событиями и страстями.