Рианнон Томас: Долгих лет царствования

Они будто бы изрыгали огонь, выпуская в воздух самые настоящие потоки. С потолка рухнули ленты, слишком тонкие, чтобы прежде их заметили, и теперь те сложились в королевское имя.

Толпа вновь бешено захлопала, и король заулыбался.

— О, ну а теперь исполнителям нужен доброволец! — он осмотрел столы, словно пытаясь кого-то найти, но выглядело это поддельно. Торстэн Вольф будто бы проглотил лимон, и мне показалось, что король выберет его, как наказание за отсутствие энтузиазма, но тот выкрикнул: — Фицрой! Почему бы тебе не подойти?

Фицрой. Даже я слышала опасность в этом слове. Уильям Фицрой был незаконнорождённым сыном короля, и, пусть все обычно обращались к нему по фамилии, король сам часто менял свой выбор, звал его то Фицроем, то Уильямом, если это было так уж и надо. Фицрой — это словно намёк на его место при дворе. Эту фамилию для незаконнорождённого мальчика придумали потому, что он просто не должен был существовать в этом мире.

Но Фицрой без колебаний ступил вперёд. Его светлые волосы упали на глаза, словно придавая ему ощущение некоторой уверенности, и улыбка затаилась на губах, словно он не ждал страданий от планов своего отца.

— О, сколько тут обожающих меня людей, — протянул он. Рассмеялись люди, а в глазах короля мелькнуло что-то опасное. Артисты поставили Фицроя ровно по центру импровизированной сцены, а после вновь принялись швыряться огненными кольцами прямо над его головой, и ножи проносились в нескольких дюймах от его руки, а огонь пылал так близко, что его волосы должны были вот-вот вспыхнул.

Фицрой не дрогнул. Он оставил зрителей опустошёнными, лишил их удовольствия — и развлечения во всём этом было столько, сколько пользы в медном гроше.

Фицрой, как мне подумалось, не хотел выглядеть идиотом.

Представление закончилось, Фицрой поклонился, и его отец без единого слова, одним только щелчком пальцев вернул его на место.

Артисты вновь ушли, всё так же, как и появились, в танце. Вновь проскользнула мимо нас женщина, и случайно задела меня рукой. Она не остановилась, чтобы извиниться, вероятно, даже не заметила, настолько сильно была сосредоточена на своём выступлении, и я лишь отпрянула, оттолкнула её, чувствуя, как быстро забилось в груди сердце.

Вновь вспыхнул в зале разговор, и София с Клэр вновь подались к нам, расспрашивая Наоми о её брате. Я никак не могла сосредоточиться на словах — те казались одновременно слишком громкими и слишком далёкими, чтобы их можно было понять. Руки отчего-то начали дрожать.

Я вновь испугалась — люди были слишком близко. И я не могла сбежать, не могла спрятаться, сделать что-то с этим…

Нет. Только не здесь. Я в полной безопасности, мне ничего не грозит.

Но, как оказалось, это было слишком поздно. Слишком много тел, слишком много вдохов и выдохов, слишком много глаз… Так громко, так тесно, и не сбежать!

Нет, нет. Я спокойна — я повторяла это себе, как мантру. Поправила булавки в волосах, вновь осмотрелась, пытаясь найти что-то, чтоменя бы успокоило. Фонтаны вина, каскады цветов, голуби, что всё ещё не могли понять, почему не вылетят сквозь окна. Всё хорошо. Конечно же, всё просто идеально!

Я поправила уже вторую шпильку, но руки всё ещё дрожали, и та выскользнула из рук, заставив прядь волос упасть на плечо. Я поймала её и попыталась вновь вернуть на место.

— Фрея?

Я прижала ладони к коленям, пытаясь, чтобы мои руки вновь были мне подвластны, попыталась выдохнуть воздух и вдохнуть свежий, чистый.

— Фрея? — вновь повторила Наоми. — С тобой всё в порядке?

Я вновь кивнула — вверх-вниз, вверх-вниз… Мир стал нечётким, звуки были слишком громкими, а люди столь близкими, даже те, что стояли далеко, что я будто бы оказалась между молотом и наковальней и дышать больше точно не могла.

— Давай выйдем, — обратилась я к Наоми. — Немного подышим…

Я не могла покинуть стол, не получив специальное разрешение, но Наоми уже встала, не касаясь меня, а теперь стояла и ждала — и я чувствовала, что тоже уже стою.

Наоми потянула меня к двери в задней части зала. Те были не так уж и далеко, футах в двадцати, но сейчас расстояние словно растянулось. Все смотрели нам вслед, и я знала, что вели мы себя, наверное, очень странно, а завтра и отец будет смотреть исподлобья…

Но дверь уже была немного приоткрыта, и мы выскользнули в сад, подальше от душного зала. Воздух, как всегда в октябре, был немного прохладным, и я судорожно глотала его, пытаясь проковылять чуть дальше от дворца. Спокойствие, только спокойствиеж…