Рианнон Томас - Долгих лет царствования

Клэр изогнула свою схожую с аркой бровь.

— Что-что?

— Голубки, — я повторила чуть громче произнесённое прежде. — Это не голуби, а голубки.

Клэр рассмеялась.

— Ой, Фрея, это странно! — она небрежно махнула на птицу. — Голубка, голубь, какая разница… Мне просто не хочется видеть вот это на столе!

Я опустила руку и уставилась на тарелку, с которой только что согнали птицу.

Люди и меня называли сумасшедшей — вот как я об этом узнаю! — пусть обычно они говорили это и думали так лишь тогда, когда услышать я не могла. Когда я была чуть младше, я всегда издавала столько слов в отчаянном рвении выразить чувства и задать очередной вопрос, пока не получу как минимум пять вариантов объяснений. И Люди всегда комментировали мою странность и говорили об этом матери, будто бы она что-то упустила, а сейчас немедленно должна принять меры, вот только она лишь смеялась в ответ и с улыбкой отвечала:

— А разве ж это не замечательно?

И мне тоже нравилась моя же странность — будто б это было единственной моей силой.

Но я отлично знала, даже тогда, что именно они имели в виду. Со мной что-то не так. Я не принадлежу к тому, к чему принадлежат они.

А после моя мама умерла, и моя странность стала понятием относительным. Оскорблением её памяти. Обвинением.

— Почему я не могу быть больше похожей на свою мать и меньше — на тебя?

Как хорошо, что я сказала это себе под нос! Клэр была единственной, кто должен смущаться, ведь это она сделала такую глупую ошибку, но сие слишком прекрасно, чтобы быть реальностью!

Но всякий раз, когда я отчаянно пыталась убедить себя в том, что все мои опасения мнимые, а никто меня не осудит, внезапно оказывалось, что я вновь жестоко ошибалась. В тот миг кто-то должен был хихикнуть вслед моим словам. Переглянуться с друзьями, когда я подойду. И когда я отходила от Розалины Хейс и её компании, я ведь слышала, как они с пронзительным хохотом повторяли мои слова…

Разумеется, после этого я разговаривала с людьми крайне неохотно.

Сначала меня утешал папа: «О, милая, двор — странное место, но ты к нему привыкнешь, ты заведёшь друзей, ты поймёшь это…», а когда я продолжила ошибаться, заявлял: «Ну заведи же ты друзей! Фрея, тебе так трудно хотя бы попробовать сделать это ради меня?»

Вот уж пять лет миновало, а для меня в этом мире места всё ещё не было. Либо я, совершенно незаметная, топталась у стенки, либо меня упоминали с горькой усмешкой. Неловкая Фрея, странная Фрея, заикающаяся молчаливая Фрея, что так случайно и просто разбрасывается своими грубостями. Вы слышали, что она экспериментирует в своём подвале? Вы слышали, что она чуть свой дом не сожгла? О, ну как, как можно так вести себя при дворе?!

Ну, или мне просто постоянно что-то чудилось. Ведь никто не сплетничал обо мне у меня перед глазами. Тогда ни со мной, ни при мне вообще никто ничего не говорил.

Ну, надо сказать, я давно решила, что не буду приходить. Я пыталась избегать придворных, когда это было возможно. Мой отец настаивал на том, что я должна попытаться заключить успешный брак и, выйдя замуж, отыграть свою роль при дворе, но ко мне никто никогда не проявлял совершенно никакого интереса. Да, действительно, и меня саму тоже никто никогда не интересовал. Как только мой отец это примет, я, разумеется, исчезну. Уеду куда-то на континент, наверное, туда, где мои исследования будут приняты как что-то гораздо более серьёзное, и буду экспериментировать уже там. И этот прекрасный день наступит совсем-совсем скоро!

Вот только почему-то мне было не всё равно. Я заботилась о том, что обо мне думали люди. Заботилась о том, что они говорили. И мне следовало уйти, прежде чем этот двор изменит меня.

— Привет, Фрея!

Я обернулась на голос с радостной улыбкой. За всё время у меня был только один друг, но Наоми оказалась так прекрасна, что я больше ни в ком никогда не нуждалась! Она обратилась ко мне тогда, когда впервые прибыла в столицу со своим братом Якобом, нашла меня сжавшейся в углу, подошла ближе и утянула в тихий разговор. У нас было так мало общего, она интересовалась своими любимыми романами, историей, приключениями, а я чувствовала себя счастливой с математикой и исследованиями, но в душах будто бы что-то перемкнуло!

Сегодня она выглядела довольной. Она всегда казалась той версией придворной красоты, что особенно мягка и сладка. Эти большие карие глаза, крохотный курносый носик, прекрасные ямочки… А эти чёрные волосы, уложенные в высокую причёску косами, в которых было множество драгоценных камней, и её тёмная кожа, сверкающая от ювелирного порошка, что нынче стал столь популярным…