Диана Ибрагимова - Дети Чёрного Солнца

Под землёй холодно и сыро. Сотни луковиц пустили корни. Влажные, разделённые на мириады ворсинок, они впитывали Астре и поднимали по стеблям, чтобы напоить распустившиеся розовые венчики.

Нет рук, нет культей, нет преград.

Больше не калека. Не безногий уродец. Не порченый. Не чьё-то бремя.

Просто вода.

Сок в тончайших прожилках лепестков, просвеченный солнцем, иссушенный ветром, испарённый теплом — вот кто он теперь.

Астре был всюду. Растворялся в каплях на дне глиняного колодца среди крупинок песка. Тёк подземной рекой в недрах почвы. Терялся среди туманов, пришедших под утро со стороны моря. Блестел росой на ветках шалаша и бурой гриве травинок. Поднимался к далёким облакам и взирал с высоты на алую в лучах рассвета пустыню.

Где-то там шла Сиина. Несла на спине Тили. Вела за руку Бусинку.

Астре ощущал прикосновение ткани её платья. Цветы клонились к сестре. Грубая материя царапала лепестки. Пыльные ботинки мяли венчики. Астре вдавливался в песок.

Он стал влагой на щеках Сиины. Солёной и горькой. Переплетённой с болью. Сколько тяжёлых чувств! Мальвии трепетали от расходившихся вокруг волн отчаяния.

«Не надо».

Астре ласкал руку Бусинки. Касался её нежными цветами.

«Не надо, не плачь».

Цеплялся за подол Сиины.

«Не кори себя ни в чём».

Шептал влажным ветром, развевая пряди соломенных волос.

«Не кори, слышишь?»

Катился слезами и замирал на ресницах Тили.

«Будь сильным, братишка. Они не должны видеть тебя таким».

Астре неотступно следовал за семьёй. Влагой под подошвами от раздавленных цветов. Нектаром вдоль рукавов. Крошечной каплей в брюшке мухи, напившейся из венчика мальвии и теперь сидевшей на платке Сиины.

Астре хотел остаться рядом и окружить детей водой. Впитаться в поры на их коже. Разбавить густую кровь. Сиина, Тили и Бусинка никогда больше не будут страдать от жажды. Астре не позволит.

Но живая Хассишан скоро закончилась, и он закончился вместе с ней. Натянулись до предела невидимые нити, удерживавшие Астре. Он пытался оборвать их, но без толку. Ветер не нёс его дальше цветочного поля. Брат и сёстры отдалялись. Становились крупинками на фоне пустоши. Астре вился за ними тонкими усиками, пытался догнать туманом. Но даже муха, выпившая его, не полетела за Сииной. Она уселась на лепесток, потирая лапки. В фасеточных глазах сотню раз отразились силуэты далеко ушедших людей.

Астре метался от одного края оазиса к другому, не понимая, что его держит. Пока не добрался до собственного неподвижно лежащего тела.

Муха опустилась на холодную щёку. Здесь удобно. Мягкие волоски почти не мешают передвигаться. И не сдувает тёплый ветер из ноздрей.

Астре с трудом вспомнил, что живым нужно дышать. И нужно, чтобы сердце билось, перекачивая кровь. Иремил побывал внутри себя. Он много чего видел. Пузырьки лёгких и волосяные луковицы. Гладкие хрящи и отходящие от зубов нервы.

Астре не нравился этот пустой, неудобный сосуд. Он пытался оборвать связь с ним и улететь далеко на север, куда ушла Сиина с детьми. Внутри тесно и тяжело. Для каждого движения приходится напрягать мускулы. И никакой свободы. Не взвиться ввысь, не побывать там, где хочется.

Астре не знал, сколько времени провёл в ловушке. Но когда цветы начали вянуть, он понял, что закончились вторые сутки.

Скоро затмение!

Лепестки ощутили трепет. Зыбкие волны предвкушения исходили от каждой капельки.

Тюрьма обратится пеплом! Он станет свободным!

И почему Иремил так долго держался за эту ненужную оболочку?

Для чего возвращался в неё раз за разом?