Диана Ибрагимова - Дети Чёрного Солнца

В кармане прималя лежало десять монет. В нагрудном кошельке Маито — двадцать. Полтора месяца можно кормить детей сыром, мясом и молоком, а потом придёт пора отправиться в другую деревню.

Иремил сорвал с потрескавшихся губ повязку и сунул её за пазуху.

— Ты у меня двенадцатый, — сказал он.

Ответом прималю была кроткая, испуганная тишина.

Страх расходился по комнате вязкими, холодными волнами. Астре пытался отгородиться от него, но не мог. С тех пор, как пробудился дух прималя, мир стал пугающе многогранным. Людские чувства заиграли сотнями оттенков: искрилась радость, смола тоски стягивала грудь, тревога дрожала, словно хрупкое стекло, готовое вот-вот треснуть.

Очередная волна прокатилась по спине россыпью мурашек. Астре поёжился, будто его обдало сквозняком из щелей, забитых паклей. Он сидел на подоконнике, прислонившись спиной к подушке-креслу. Восточное окно — лучшее место для утренней работы. С приходом рассвета можно сберечь пару-тройку лучин, да и занятие привычное: сгодится и полумрак. Раньше Астре плёл рыболовные сети, но их почти перестали покупать, и пришлось перейти на ложки. Илан — сын резчика по дереву, обучивший калеку этому ремеслу, два дня назад ушёл в деревню, на торг, и с тех пор не возвращался. Теперь Астре, как самый старший, был в доме за главного. Он ждал, что вот-вот отворится дверь, и запыхавшийся, весёлый Илан появится на пороге, но ожидание всё тянулось, а жалобы и вздохи Сиины угнетали. Это от неё расходились стылые волны.

— Ни крошки не осталось, — тихо сказала сестра.

Астре не поднял глаз. Он продолжал вытачивать пилкой деревянный черенок. Сиина оттопырила уголки мешка, выковыряла ещё две крупинки. Какое-то время она собиралась с мыслями, потом ссыпала гречу в чашку, залила водой и начала разговор, который давно крутился на языке.

— Его всё нет. Сколько ещё ждать?

До сих пор Сиина молчала, но через тридень детей будет нечем кормить.

— Наверное, продал мало. Решил на ещё один торг остаться.

— Я не про Илана говорю.

В движениях Астре появилась нервная резкость. Он не ответил.

Разговор вёлся в комнате навроде кухни — тесной, узкой и прохладной, не смотря на большую печь. Дверь в сени открывалась по сто раз на дню, и натопленное тепло бестолково уходило наружу. В правом закутке, отделённом от спальни ширмой, держали в морозы новорождённых ягнят. В левом сгрудились вокруг длинного стола табуреты. Подоконник был вровень со столешницей. У перегородки стоял сундук — в эту минуту открытый. Сиина перебирала в нём тощие мешки с сухарями и крупой, словно надеясь каким-то чудом отыскать несколько новых, полных снеди.