Екатерина Скорова - Опрометчивые желания [СИ]

Чад сальных свечей изляпал черными пятнами потолок лаборатории — кусочка кабинета, отгороженного шкафами. Мистер Феллери-Скотт, больше привыкший откликаться на «профессор», размашистым почерком черкал на полях своих же исследований, отмечая провальные эксперименты. Сплошные неудачи преследовали по пятам, словно кто-то свыше пытался извести его труды под корень. Правда, сам профессор в этого «свыше» не верил.

Закончив с тетрадями, мистер Феллери-Скотт принялся перебирать содержимое ячеек коробки из-под шляп: пряди волос, упакованный в лед лоскут кожи, пара зубов, срезанные ногти… Но этого было слишком мало, чтобы воплотить мечту. Кейт…

Раздраженно откинув коробку в сторону, мистер Феллери-Скотт вскочил со стула и засеменил к стене около зарешеченного окна, с придыханием отодвинул задвижку, сталкиваясь с ней глаза в глаза. Рука сама нашарила в кармане золотой медальон с ее портретом: воздушная, яркая, словно солнечный луч или канарейка — такой он запомнил ее навсегда. Хотя там, замурованная в герметичную стальную форму, снабженную системой охлаждения, она была уже совсем другой: синюшный распухший кусок плоти с раздутыми губами и выпученными глазами. Наверное, поэтому профессор сделал оконце миниатюрным — только чтобы видеть взгляд с застывшим отпечатком последнего мгновения…

— Я верну тебя, обещаю, — повторил он слова, которые шептал над остывшим телом жены когда-то давным-давно.

Годы шли, а он никак не мог найти способ не просто оживить — это как раз получилось, а именно вдохнуть жизнь. Пока же люди, которых профессор вернул «с того света», не отличались ни воспоминаниями о прошлом, ни тем, что называют душевностью. Они ходили, говорили заученные вновь фразы, выполняли простые поручения, но не могли самостоятельно решать, анализировать, петь, в конце концов!

— Профессор! — в кабинет без стука вбежал подмастерье — огненно рыжий мальчишка, приставленный к нему господином Норвардом. Бедняга пока не знал, что все предыдущие помощники рано или поздно попадали на этот самый стол.

Резко захлопнув оконце, мистер Феллери-Скотт обернулся, махом стирая с лица следы переживаний.

— Что? — грубо выкрикнул он. — Пожар? Чума?

— Ваш сын! — мальчишка отдышался, припав руками на колени, и продолжил. — Он пустил себе пулю в лоб!

— Давно? — В голове словно что-то щелкнуло, отстраняя от услышанного. Будто и не его сын умер, а кто-то другой, кого профессор даже не знал. Другой, но крайне полезный. Мозг распирало от идей, а сердце — жаждой воплотить их в реальность: поскорее доставить Эндрю сюда, вспороть живот скальпелем… Только на этот раз формулы будут иные, да и «бульон» мистер Феллери-Скотт жалеть не станет.

— Собери человек пять — пусть привезут его сюда, а я пока приготовлю инструменты…

Виктория нервно перебирала пальцы, стараясь не смотреть на обитую железом дверь, которая вот-вот должна была открыться, если верить слуге. А ему нельзя было не верить: вранье — удел живых, те, кто при ходьбе скрипит шестеренками и мажет ковер вонючей черной жижей, таковыми не являлись. С ним нельзя было поговорить даже о погоде — он лишь начинал быстро моргать и поскорее убирался прочь, худо-бедно убрав хозяйке комнату. Виктория и сама бы убрала постель не хуже, но делать ей ничего не разрешали. То, что механический слуга умел лучше всего, так это докладывать братьям о ее проступках. И стоило хотя бы переставить вазу со стола на подоконник, как на следующий день ей уже не разрешалось открывать окно. А если к этому самому окну подойти и, не дай Бог, ее увидит кто-то из настоящих, живых слуг — это каралось заточением в кровати. Викторию буквально приковывали к постели ремнями, позволяя лишь по часам немного размять ноги и утолить голод.

С другой стороны, она уже привыкла к темноте. Солнечный свет манил, но еще больше пугал. Будь в комнате светло, ей непременно стало бы дурно от клубов пыли, витающей в воздухе и толстыми, месяцами не убираемыми слоями осевшей повсюду. Виктория жалела только, что не может прогуляться. Хотя бы ночью, когда даже усердные слуги спят, она мечтала бы открыть окно и вдохнуть прохлады. Наверное, сообщи ей кто, что сейчас ее убьют, она бы попросила напоследок именно об этом — всего лишь глоток свежего воздуха, без которого ее все чаще стал донимать болезненный кашель.

Еще утром, принеся полотенце и кувшин с водой для умывания, слуга отчеканил противным металлическим голосом: