Екатерина Скорова: Опрометчивые желания [СИ]

С выбором спутниц жизни братья Эшли не задержались, однако, обзавестись детьми так и не смогли. Но и Виктории от этого легче не становилось. Как только подошла пора, когда ее не грешно стало выдать замуж, Англию наводнили новые сплетни, что юная наследница чрезвычайно дурна собой: многочисленные язвы и родимые пятна, уродливо искривленный нос и длинные уши. Чтобы не шокировать чудовищем народ и даже собственных слуг, правящие братья Норвард и Джейкоб издали указ, навсегда заточивший сестру в родовом замке…

Жизнь пролетала перед глазами, а Генри все кружил Викторию по залу под неодобрительные и удивленные взгляды гостей и хозяев.

— Вы прекрасно танцуете. Все-таки мистер Морган сумел научить вас держать спину и отсчитывать ритм, — склонившись, прошептал Генри.

Только в этот короткий миг Виктория порадовалась, что лицо ее скрыто под маской. Иначе на бледных щеках горел бы рябиновый румянец. Смущение овладело сердцем, превращая язык в кусок ваты. Пока Виктория лихорадочно соображала, что ответить, почудилось, что по спрятанным под маской и собранным в строгий пучок на затылке волосам словно пробежались чьи-то пальцы.

— Думаю, Их Величества напрасно пошли на уступки Палате Лордов и Совету и допустили вас на бал. Конечно, их рассказ о том, насколько вы уродливы и больны и меня не оставил равнодушным, но, Бог мой! Как чудесна ваша талия и как прелестны плечи…

Викторию бросило в жар. Приличие диктовало тут же залепить развязному кавалеру пощечину, но рука, вложенная в его ладонь, не желала слушаться, а сердце еще выше вздымало грудь. Виктория еще думала, что ей ответить, или как отплатить Генри за такой неоднозначный комплимент, как вдруг музыка стихла. Джентльмены засуетились, провожая дам к местам для отдыха, в одиночестве разбредались по залу, ловя прислугу с закусками и бокалами на подносах. Но Генри не спешил покидать Викторию. Он наклонился ближе, всматриваясь в узкие щелки прорезей для глаз, а потом произнес:

— Но мне кажется, что за этой кожей прячется другая — белая как снег и такая же свежая и чистая.

Не дожидаясь ответа, он протянул руку и под безмолвным криком Виктории потянул маску на себя.

Изумленные ряды лиц гостей и искаженные ненавистью — братьев, врезались в память. Без чехла стало дико и неуютно, словно только что вышла из речки в одной сорочке. И вместе с тем в голове отчетливо застучали «часики» — стрелки, отмерявшие остаток жизни. Ибо Виктория поняла — интерес и восторг, засквозивший в глазах холостых джентльменов, ей не простится никогда. Оставалось только гадать, что станет орудием. Отравят? Придушат подушкой? Или механический слуга свернет шею так же равнодушно, как подает завтрак?

— Десять шиллингов пятнадцать пенсов, — высокий полноватый мужчина, сидящий вполоборота к входной двери, поднял руку. Указательный и большой пальцы выпрямлены, остальные — прижаты к ладони — знак искренних намерений, принятый на «рынке рабами». Именно так прозвали горожане аукционную биржу, на которой продавалась выкупная прислуга.

Энтони с интересом рассматривал не только этого господина, но и высокие потолки, скудно украшенные резным рисунком стены, ряды стульев с номерами и сидевших на них немногочисленных джентльменов. Все они были как на подбор — лет пятидесяти, с обрюзгшими животами, на которых с трудом сдерживали напор узких пиджаков крупные пуговицы. Время то времени кто-то из них поднимал руку и произносил цену. Судя по тому, как незначительно прибавляли пенсы прижимистые господа, аукцион длился уже второй час.

Почему Энтони решил зайти сюда, он и сам не смог бы сказать. Просто бродил по улицам, коротая время до прибытия дирижабля под выкрики газетчиков о сенсационном событии. Кажется, юная наследница трона Виктория, которую долгое время считали смертельно больной, чудесным образом исцелилась. Но вслушиваться, выясняя подробности, не хотелось.

Лондон с его светскими интригами и пустыми чудесами навевал тоску. К тому же здесь у Энтони не осталось дома или квартиры — продал, не желая вспоминать похороны отца. Единственный же друг, который уже добрых пять лет не отвечал на письма, уехал по делам и, судя по заверениям дворецкого, вернется не раньше следующего дня. И теперь, когда свободного времени было достаточно, чтобы зайти в кофейню или на телеграфную станцию — отправить сообщение стряпчему, ноги притащили Энтони на Оксфорд-стрит. Раньше он часто проезжал мимо высокого белого здания биржи с колоннами и статуей Фемиды. Считалось, что продажа людей основана исключительно на справедливости — с торгов шли те, кто убивал, крал или разбойничал. Но гораздо чаще сюда пригоняли тех, кто просто не мог оплатить долги.