Виктор Рябинин - Жили-были

В этом самом месте один из братьев, некто Софроний, как бы торопясь на отходящий дилижанс, громогласно воскликнул, всплёскивая руками:

— Нельзя ли покороче и без прелюдий? — но его тут же пристыдили старшие братья физическим способом и юный наследник сразу смолк, потеряв дар речи, а слушание дела между тем продолжилось.

Итак, не успел Сигизмунд или Мундик, как его ласково называла матушка, в полной мере насладиться беззаботным детством, как нежданно для себя впал в отрочество. Само по себе время прекрасное и полное радужных надежд, но требует от недоросля тяги к познанию опыта предыдущих поколений. Слава богу не всех, а хотя бы породившей тебя родни, кои держатся ещё в памяти сородичей. Поэтому определили наследника в приходскую школу иезуитов первой ступени. Но вскоре, не видя в этом толку и ответного рвения ученика, засадили за ткацкий станок с твёрдым уроком суточной выработки за хлебный паёк. И дело сдвинулось с мёртвой точки. Уже через полгода Мундик сам запросился за парту и вскорости стал первым номером во всём классе. Дальше — больше. Представляя мысленным взором пред собою орудие труда, от станины до челнока, Сигизмундик так заразился тягой к знаниям, что даже дед фон Штульц, владелец обогатительной фабрики руды и мошны, простил дочери Феропонте тайное венчание с неимущим ткачом Исидором и стал оплачивать обучение внука в университетах Кракова и Вильни. Так бы и тянул в лучших лабораториях научную лямку бакалавра Сигизмунд, теша профессорские надежды деда, кои впервые на гинекологическом древе фон Штульцев готовился оправдать внук, пока не открылась учёному бакалавру простая истина. Очень простая по своей жизненной позиции. Да будь ты хоть трижды учёным академиком или пехотным генерал-аншефом, открой новый закон механики или даже звёздную туманность, но так и останешься побочным плодом цивилизации, а не хозяином положения ещё при этой жизни, как вопиют выпавшие из веры еретики. То есть, надо подгребать в клан власть предержащих и сравняться с ними. Тогда тебе не будут страшны никакие препоны и прочие дурацкие законы подконтрольного плебса. И будешь вечно непотопляемым цветком в проруби жизни либо не убиенным гнусом на живой плоти, что так и этак хорошо и отрадно.

— Какой-то философский камень, — заметил на всё это другой брат Жульен и направился на выход из графской опочивальни:- Пойду пройдусь по кулуарам, — заметил он слушателям уже на пороге.

Такое манкирование собранием задело родню за живое. И поэтому все, с молчаливого согласия графа, решили сделать перерыв с променадом к освежительным напиткам на лужайке летнего сада с розмаринами и резедой.

Гуляли часа два, а когда уставшие, но довольные вернулись в дом, Жульен уже сидел на прежнем месте, граф был ещё еле жив, а когда дамы и господа разместились по насиженным местам, чтение документа продолжилось с комментариями мужчин и томными вздохами слабого пола. Дело было в том, что в этой части исповеди Сигизмунд рассматривал возможные пути проникновения в высшие слои общества. Например, детально рассматривались шантаж и подкуп первых лиц государства. Не менее скрупулёзно изучалось похищение, а при противлении насилию даже убийство наследников вышеозначенных лиц. Упоминались и другие менее действенные меры. Как-то: внезапная дружба, случайное спасение из огня или петли либо обыкновенная сверх меры лесть, но никогда во внимание не бралось приближение к цели собственным умом или трудом, как абсолютно фантастический способ достижения власти и денег. Ведь любой, склонный к карьере индивид, твёрдо знает неколебимую истину, что никто и ни в коем разе не уступит пришлому место у кормушки по собственной воле. На том стоит и зиждется весь чиновный белый свет!

— Жениться надобно, — подал голос братец Соломон из дальнего угла и продолжил:- А если с умом, то всё благое само собой приплывёт в протянутые руки, — и праздной публике стало ясно, что среди них находится человек незаурядного ума и таланта, не говоря уже о кучеряво-востроглазой внешности красавца.

Однако, из дальнейшего бытописания жизни выходило, что и сам Сигизмунд додумался до столь выверенного веками шага. Просто не было под рукой достойного предмета воздыхания. То есть самих предметов было сколь угодно, но все они были в пределах своих семейных кругов и уже с малолетства расписаны по статусу и землячествам. И это была неодолимая кастовая преграда, и это был крах мечтаний о взлёте Сигизмунда, как государственного мужа и держателя акций и векселей. И он, внутренне стеная от бессилия, впал в апатичную меланхолию и словно в детстве стал влачить жалкое существование под стенами старинных замков и на просторах чужих охотничьих угодий. А когда Сигизмунд от бескормицы истощился плотью и на лице его остались одни глаза, полыхающие дьявольским огнём, Судьба взяла правление над человеком в свои руки. И в тот самый момент, когда на краю лесной дороги он на развесистых ветвях осины уже было приладил петлю под свою тонкую шею, прямо на него вылетела кавалькада румяных всадников на вороных конях, кои возвращались с охоты на лис в поместье Орли, что по правую руку от Рейна. А среди конников была сама Брунгильда, старшая дочь хозяина здешних мест — графа Зондерфогеля де Билла. Знойная охотница, едва увидев пред собою юношу тончайшей красы в столь плачевном состоянии, мгновенно воспылала к убогому неземной страстью и велела сюзеренам силой волочь Сигизмунда в родовой замок. Вот так прозаически состоялось знакомство дочери могущественного на всю округу графа со своим будущим супругом и преемником не только капитала, но и графского титула от немолодого к тому времени владельца Орли.