Виктор Рябинин - Жили-были

Поражённый этим неожиданным известием прямо в многострадальное отцовское сердце, бригадир Жерар откинулся в креслах, потеряв пульс и сбившись с дыхания. А всё дело было в том, что дон Оливьерио был давно знаменит по югу Фландрии, как беспринципный наёмник и дуэлянт за вознаграждения, прославившийся своею бесшабашной наглостью ещё в испанских походах Боунопарта, как непревзойдённый стрелок по живой мишени. А это значило, что в родовое гнездо де Сватов нагрянула смертельная беда, которая и ранее не обходила их стороной. И не оставалось более надежды на старческое слабоумие Попеску-Гопо, ибо новый супротивник был молод, смел и, по достоверным слухам, пользовался успехом не у одной лишь Оливии.

Едва удручённый отец пришёл в ум и с богом отпустил румынского посланника, как в комнату впорхнул сын, отдохнувший и румяный, как утренняя заря. Жерар, с восхищением осмотрел собственное творение и тут же обрисовал ребёнку печальную диспозицию, подготавливая наследника к худшему.

— Ах, мой бедный отец! — вскричал тоскливо юный Альфонс. — У нас нет никакой надежды на благоприятный исход дела. Ведь дон Антуанет во истину является давним любовником баронессы.

— А как же ты, сын мой? — возопил старый солдат, ничего не понимая в хитросплетениях любовных интриг.

— Я? — ещё громче возвысил голос молодой повеса. — Я всего лишь повремённая игрушка в руках баронессы в минуты её одиночества и мигрени, — и он горько заплакал, роняя слёзы на дорогой персидский ковёр.

— Всё пропало, Лёлик, — тихо сказала престарелая мать, неслышным шагом привидения вступившая в апартамент. Она невольно слышала расклад сил перед поединком, поэтому называя сына детским прозвищем, она как бы навеки врубала в память безгрешный образ своего малютки ещё до прощания с ним навеки.

Горевали по Альфонсу, как по отрезанному ломтю, всем поместьем до обеда, который прошёл без обычных шуток и кулинарных изысков. Да и какой аппетит при возможном ранении желудочно-кишечного тракта дуэлянта? Глава семейства даже по этому случаю припомнил анекдот времён турецкой кампании, когда слишком плотный завтрак помешал паше Курбаноглу отсидеться в обозе при лобовой атаке экспедиционного корпуса колониальных войск маршала Дювале под стенами крепости Арзамас. Турок так перегрузил чрево оливками, что бежал с поля боя в поисках отхожего места без оглядки, тем, собственно, и спасся от гибели, ко времени угодив в полон.

После скромного застолья дуэльная кавалькада из отца, сына, секунданта и лекаря тронулась в последний путь к Мёртвой пади. Дворовые девки и прочая челядь долго махали вослед мокрыми от слёз шарфами и утешали маменьку чем придётся.

Место предстоящего ристалища встретило дуэлянтов замогильной тишиной и болотным смрадом сгнившей органики. Не щебетали певчие птицы, не проносился под ногой юркий заяц, не плескался лещ в протоке, и лишь только старый филин утробно ухал в чахлом ивняке, предвещая чью-то скорую погибель.

Сводный брат баронессы был на месте и уже размечал барьеры в десяти шагах друг от друга. Его секундант, знакомый по кадетскому корпусу для одарённых детей граф Апраксиев, заполнял судебный протокол на случай неминуемой смерти одного из визави. Отец, суровый Жерар, сразу укрылся в чаще, дабы не путаться под ногами и не быть свидетелем гибели единокровного сына. Этот шаг был по достоинству оценен всем обществом, позволившим загодя проститься отцу с сыном. Далее тянуть кота за хвост не представлялось возможным, так как усилился ветер, сбивая мушку и не позволяя целиться в лоб.

— Сходитесь! — громовым голосом потревожил окрестности месье Букле, и противники двинулись навстречу друг другу, сжимая в руках холодную сталь оружия.

Зрители затаили дыхание, и, казалась, сама природа замерла в тревожном ожидании кровавой развязки. Ветер внезапно стих, деревья более не стелились долу, испуганные пернатые попрятались в своих гнёздах, и лишь только невозмутимый медицинский лекарь фон Друк раскладывал на чистой скатерти мази и притирания, растительные яды и спиртовые настойки, которые смогут облегчить страдания умирающего, а не то и двух при удачном дуплете.

— Стоять по местам, стволы в землю! — вдруг порвал окрестную тишину молодой властный голос.

Все статисты этой жизненной мизансцены замерли в неком испуге, а на поляну вылетела виновница сурового мужского торжества баронесса Оливия. Раннее вдовство ещё не наложило печать скорби на прекрасное чело женщины, но съехавшая набекрень шляпка и упавшая на высокую грудь вуаль уже говорили о допустимой небрежности к собственной особе во дни печали. Издали было заметно, что вдовица так поспешала, что презрев все светские приличия, почти летела в одних шёлковых чулочках и пеньюаре цвета беж. Противоборствующие же мужчины так и оставались в тупой нерешительности, убрав пальцы со спусковых крючков.