Андрей Никонов - На другом берегу осени (БР √2)

- Тьфу, - сплюнул Петрович на валяющееся на полу тело родственника. – Никакой пользы от этого придурка, только вред. Даже органы не продашь, все пропиты и прокурены. И теперь мудохайся мне, жди, пока этот стукач растворится. Надо будет попросить, чтобы доплатили.

- Зачем тебе деньги, - перед опешившим Петровичем появился знакомый парень. Медбрат из травмы. - Тратить уже не на что.

И легонько толкнул ладонью старшего санитара.

Поглядел на лежащие рядом на полу два трупа – один с дыркой в голове, другой – с первой наверное за много лет улыбкой на лице, на остатки человеческой плоти в ванной с кислотой, и пошел к лифту. Рабочая ночь закончилась, равно как и его карьера в этом заведении.

Увольнение сотрудника – отличный повод устроить ему отходную. И хорошенько напиться – на совершенно законных основаниях. В пятницу Павел заехал в больницу, распил несколько бутылок коньяка с особо близкими приятелями, получил трудовую, скромный подарок от трудового коллектива, а уже в субботу лучшая часть медперсонала больницы гуляла в ресторане. Благо он был на соседней улице, и при необходимости уменьшившийся на одного человека трудовой коллектив мог быстро отреагировать на экстренную ситуацию.

Звучали пожелания, напутствия, Павел узнал, каким хорошим человеком он был, есть и будет, медсестры, пользуясь случаем, обцеловали доктора, норовя сделать это по-настоящему, все таки полтора центнера обаяния никуда не делись. Коллеги степенно нажирались, верхушка больницы благосклонно на все это смотрела.

Не будь Лейбмахера тут, коллектив бы развернулся вовсю. Но строгий взгляд Иосифа Соломоновича осаживал самых резвых. Так что ничего не разбили и почти ничего не испортили. К тому же люди все были опытные по части употребления спирта, подкованные в плане обмена веществ, и в зюзю никто не упился.

Начали в пять, и уже к семи компания распалась на мелкие кучки, про виновника торжества вспоминали изредка, да и сам он засобирался ближе к девяти домой. Сегодня прилетала мать, Артур обещал встретить ее в аэропорту и привезти домой.

Лейбмахер, увидев, что Павел собирается уходить, поднялся.

- Друзья. Коллеги, - произнес он. Все стихли. – Сегодня мы проводили, хорошо проводили нашего замечательного доктора и просто хорошего человека Павла Анатольевича Громова. Не куда-нибудь – он едет на стажировку в Америку, потому что наши врачи – они лучшие. Да, вы – лучшие. И раз у меня есть повод сказать тост, хочу выпить не за Пашку, за него уже сто раз пили, за вас, дорогие мои. За ваши золотые руки, талант и трудолюбие. А теперь отдыхайте, пейте, веселитесь, за все, как говорится, уплачено. А мы вас покинем, чтобы не смущать. Но в понедельник жду вас трезвыми, как стеклышко!

Ему дружно похлопали, выпили, Лейбмахер подошел к Павлу, обнял.

- Ну что, ты к матери?

- Да, Иосиф Соломонович, прилетает сегодня. Через несколько часов самолет.

- Ну и отлично. Давай я тебя подвезу. Тут ведь недалеко, я знаю, ты специально без машины. И мне не трудно, и повод вот удрать отсюда, а то староват я уже для таких развлечений. Пойдем, пойдем.

Они уселись в Ренджровер, на заднее сиденье.

- Коля, к Павлу Анатольевичу домой, - приказал водителю Лейбмахер. Похлопал Павла по ноге. – Ну что, угостишь бывшего начальника кофе, а то и не поговорили вовсе, а так полчасика у тебя посидим. Как говорится, на посошок.

- Да, конечно, Иосиф Соломонович. И не только кофе, у меня и коньячок хороший есть.

В квартире Павла они сели на кухне. Павел хотел кофе приготовить, но Лейбмахер его остановил.

- Не, Пашка, доктор ты хороший, а вот кофе дерьмовый варишь. Где тут у тебя турки? Сейчас я тебе покажу, как варят кофе старые евреи.

- Да чего показывать,- Павел улыбался, дядя Йося был в своем репертуаре, - за ваш кофе я душу готов продать, а что где лежит, вы же знаете, сколько раз тут были.

- А то, - Лейбмахер достал ручную кофемолку, пакетик с кофе, турки.

Они посидели, поговорили, потом Павлу внезапно стало нехорошо. Какая-то пелена на глазах, шум в ушах.

- Так, Пашка, держись,- слышал он как сквозь дождь голос Лейбмахера, - сейчас скорая подьедет, отвезем тебя.

Павел пришел в себя, сидя в кресле в доме на Каширке. Это он сразу понял, несмотря на некоторую еще замутненность сознания. Попытался встать, чья-то рука надавила на плечо, не давая подняться. Огляделся. Слева и справа от него стояли двое громил, уж точно не меньше самого Павла. Еще один такой же, в черном костюме и белой рубашке, стоял у двери. Напротив в таком же кресле сидел Лейбмахер.