Андрей Мороз - Рассвет

Пашка в раздумьях засовывает в рот грязный палец и задумчиво оглядывается на Ленку.

— Иди не бойся, — свойски и ободряюще подмигнул Ленке мужчина. И улыбнулся Пашке разгладившимся и снова потеплевшим лицом.

Птица уже гораздо смелее и внимательнее глянула на него.

Уже в весьма приличных годах, явно не моложе Пахома. Изрядно «пожеванное», но опрятное, чисто выбритое и умное, живое и ироничное лицо с твердым, жестким и четким рисунком губ и крепким подбородком. С быстрым, опасным, тоже жестким, но не отталкивающим, «повидавшим» взглядом — бывалого и «тертого» мужика. Даже юной неискушенной Птице было хорошо понятно, что человек перед ней, невзирая на свои далеко не юные годы и все пережитые многочисленные излишества и злоупотребления — весьма быстрый, крепкий телом, очень сильный и до жути «резкий». Смертельно опасный! Но не для всех. Не для них с братом — уж точно.

Длинноволосый, русый и ясноглазый. Внешностью и повадками, чем-то неуловимо напоминающий Пса. Не собаку, а Григора Клигана из «Игр престолов», которые не на шутку фанатеющая по этому сериалу Ленка, раз десять точно пересматривала.

— Ну так что? Я правильно понял, для чего вы за этой девочкой в чисто поле усвистели? Мы же вас еще от самых домов заприметили… спортсмены.

Пахом недобро и очень колюче зыркнул в сторону Ленки с Пашкой. Катанул желваками под щетиной, скривился и прищурился — словно подыскивая правильные слова.

— Да о чем с ними говорить, Валя? — удивилась девушка, водружая на седло перед собой Пашку, несколько опасливо втянувшего головенку в плечи, — Все же и без слов понятно. У гамадрилов брачный сезон открылся! — она стопроцентно ощущала себя хозяйкой положения. И видно — имела на то серьезные основания, а не блефовала: играя в разговор графини с пьяным садовником. Это тоже чувствовалось.

— Да чё ты лепишь, Герда — мы её даже не тронули! — от души приложившись к фляге, возмущенно, но впрочем без особой борзости, снова открывает свой щербатый рот лупоглазый. — Все живы и здоровы, пострадавших нет — какие проблемы? Коньяку, кстати, не хотите? Хороший! Дорогой!

— Ты его как будто за деньги покупал, — негромко, чтобы не напугать ребенка, засмеялась девушка, — поди, впервые слаще боярки что-то, только сейчас попробовал? Всю прошлую-то жизнь, по-любому — всякий шмурдяк стекломойный жрал. Так что — не корчь из себя лорда. Не твое это.

Её смех был мягким и мелодичным, но каким-то очень уж непростым. Скрывалось в его глубинах нечто весьма и весьма опасное. Словно острейший клинок, глубоко спрятанный в ворохе шелка. Или лезвие бритвы в пушистых хлопьях ваты.

Вообще, всем своим обликом: вкрадчивым голосом, повадками и пластикой — та, что называлась Гердой, была весьма схожа с пантерой. Королевой джунглей. Уверенной, грациозной, очень красивой — даже величественной и непредсказуемо жутко опасной. Багирой!

И это не было исполнением заученной роли или следованием имиджу. Не являлось отыгрышем образа. Это находилось внутри нее. И улавливалось на расстоянии. Абсолютно безошибочно. Даже Птица со своим не шибко богатым житейским опытом ощущала его флюиды.

— Не пойму, какие проблемы, Герда? — молодого, похоже, весьма задели её последние слова, — Мы под Зимним ходим. Ты под Гораном лежишь. Какие промеж нами могут быть вопросы? То, что тебя Горан пашет — это всего лишь… — видимо, обида и приличная коньячная доза придали пучеглазому решительности, но оказались недостаточными, чтобы наградить его вовсе уж безрассудной храбростью. Не договорив, щербатый резко оборвался на полуфразе.

«А голос-то — вон как подсёкся» — отметила Ленка. И аккуратно, уже вполне себе доверчиво, передвинулась еще ближе к девушке — пантере и «Псу» — Шептуну. Лошадей же — Птица с детства не боялась совершенно.

— Ох и напрасно ты так, Чалый. Не стоило! Уж поверь на слово! Мы с Гердой с самого начала вместе. С первого дня. Она и без Горана, таких как ты — на раз перекусывает. Да и меня огорчать — тоже очень неразумно с твоей стороны, — тем временем отреагировал на речь длиннорукого Шептун, уверенно направляя своего коня между девушкой и уродами, — а то, видишь ли, дружище — я ведь могу и сам огорчиться… не дожидаясь Горана. Мне уже пора начинать? — он до того весомо надавил на лупоглазого взглядом своих — сейчас узких и безжалостно — равнодушных, как смотровые щели танка, глаз, что выдержать подобный взгляд наверное мало кто смог бы. Широко и хищно раздувающиеся крылья длинного носа — подкрепляли угрожающее впечатление.