Сергей Барк - Гладиатор [СИ]

— Вы что, действительно идиот, или вам заняться нечем?

Мужчина вздохнул и, отняв шляпу от лица, сел, открывая герцогу широкую спину с вытянувшимися вдоль мышцами. Настоящий пловец, хоть и немолод.

— Нечем, котик.

«Да пошел ты!» — в сердцах послал его омега на раздражающее обращение.

Пришелец явно не представлял угрозы и вообще не делал никаких попыток разузнать об омеге побольше. Звать охрану было бы смешно. Просто вредный рыбак, облюбовавший местечко.

Герцог вздохнул поглубже и, не глядя на случайного знакомого, прошел к кромке воды. Волна набежала, касаясь белых, не успевших загореть пальцев и, пощекотав омегу приятной прохладой, отступила.

«Хорошо же», — подумал омега.

— Послушайте, — не оборачиваясь, начал он. Видеть наглую рожу не было никакого желания. — Давайте просто договоримся, какую часть дня вы занимаете пляж, а какую я.

Случайный гость молчал.

— Если вам нравится отдыхать здесь с утра, то я не буду вас тревожить, — продолжил омега. — А вечером вы сделаете мне такое же одолжение. Согласны?

В ответ тишина.

— Что вы молчите? — не выдержав, обернулся герцог.

И умер.

Сердце замерло в груди. Тело окаменело.

На него смотрела пара карих ласковых глаз. Точно таких же какими он их запомнил. Хоть и видел всего однажды.

Высокие скулы, густая щетина и выгоревшие от времени и солнца ресницы.

— Юлий, — так тихо, что нельзя расслышать, произнес омега.

Альфа встал, сделал несколько осторожных шагов к призраку с серебристыми волосами.

— Зачем ты обманываешь меня, жестокий бог? — ошеломленно произнес он. — Это слишком жестоко.

Ноги омеги затряслись. Он наклонился чуть вперед и с натугой втянул воздух. Так много, как смог. Словно это был последний вздох в его жизни.

«Юлий.»

Омега не шевелился, боясь поверить. Боясь даже допустить мысль, что, казалось навсегда потерянный альфа — перед ним.

Вытянув руку, мужчина коснулся длинных, светлых волос, доходивших омеге до пояса.

Секунды тянулись мучительно медленно.

— Оринг… это действительно ты?

Голос пропал, и омега кивнул.

Темные пальцы альфы все еще касались волос, а сердце омеги еле трепыхалось в груди. Юлий осторожно дотронулся до его лица. Миниатюрный изгиб скул, белоснежная щека и бледно розовые губы…

— Ты стал еще красивее. Оринг! — Юлий порывисто сжал свою пару в объятьях. Дышать обоим было нечем, но омега не желал, чтобы сильные руки отпускали его.

Боги! Его альфа! Его пара!

Слезы хлынули из затуманенных глаз.

— Любимый, — трепет в голосе Юлия лишал воли. — Не плачь, хороший мой!

Поцелуи на веках, лбу, щеках. Альфа целовал все, до чего мог дотянуться, нежно шепча как соскучился, как любит…

Обжигающее солнце, занявшее высшую точку на лазурном небосводе, было лишь жалким огоньком по сравнению со страстью, поглотившей два давно потухших углями сердца.

— … Мой супруг никогда бы не принял другого омегу — сжимая в объятиях жестоко покусанную пару, тихо рассказывал Юлий следующим вечером, когда речь вернулась к обоим. — Я знал это, когда наши отцы договаривались о браке. Его род был самым уважаемым и брачный союз сулил много выгод. Потому было условлено, что я никогда не приведу в дом второго омегу. Во многом благодаря его семье отец добился власти и возглавил Империю. Но когда я встретил тебя… — Юлий крепче сжал восхитительное тело, прижимаясь горячей кожей к омеге. — Все потеряло значение. После сражения я вернулся в Рим и первое, что сделал, сообщил супругу о том, что встретил пару… Я был идиотом, прости меня.

Что случилось позже, оба знали из письма Торциуса.

Дий, супруг Императора и папа Тора, решил обмануть мужа и привел доказательства того, что герцог Оринг погиб в Лотарингии во время последнего сражения, в котором Юлий принимал участие, и после которого так и не возвратился. То же самое было сказано юному герцогу.

Оринг легко поверил в услышанное — в смерти легионера не было ничего необычного — и это объясняло, почему альфа так и не вернулся к паре.

Юлий же, не поверив, очертя голову бросился к любимому… и нашел могильный камень, о котором ему сообщил супруг. В это же время сам омега был увезен в соседнюю провинцию родителями — в целях безопасности, как сказал ему тогда отец.

От горя Юлий чуть не лишился рассудка. Его никогда не привлекала власть, хоть он и был неплохим правителем, хорошим воином, которого любил народ. Вернувшись в Рим он заявил, что отказывается от трона.