Сергей Барк - Поймай судьбу за хвост! [СИ]

Те котята, что прошли через трехдневный ужас, говорили, что самым жестоким насильником был Грас, и чем больше они ревели, тем сильнее им доставалось. Я оказался прав тогда и не вижу причин не поверить в свою догадку снова. Грас — больной урод, мечтавший втоптать меня в землю ради собственного извращенного удовольствия.

Внезапно он метнулся прямо ко мне, а я отпрыгнул в сторону, отчаянно зашипев. Оказавшись между двумя двухэтажными кроватями, я решил нырнуть между верхней и нижней койкой. И мне удалось!

Почти удалось.

Грас схватил меня за лодыжку и не позволил перелезть на другую сторону.

Одним резким движением он ухватился за основание моего хвоста, торчавшего из шорт и вздернул вверх, отрывая задние лапы от пола и причиняя нестерпимую боль. Я оказался перекинутым поперек лежанки какого-то котенка.

— Думал сбежать от меня, крыса подвальная? Сначала отработаешь положенное, а потом катись на все четыре стороны, — зло прошипел он.

Сдернув с меня шорты, несмотря на сопротивление, он подтянул мои бедра к краю кровати. По легкому потряхиванию и возне, стало ясно — он снимает штаны. Я вцепился когтями в противоположный край кровати, рванулся что было сил… Боль пронзила низ спины адским огнем, словно у меня вырвали хвост… Я взвыл… белые пятна разрывались в голове…

Не знаю, сколько прошло времени прежде, чем я осознал, что меня больше не удерживают, а рядом слышен громкий шум: шипение, вопли, рык, глухие удары.

А потом кто-то коснулся меня, и я отпрянул, ловя сердце в собственном горле и стараясь уйти от пугающего прикосновения.

— Это я, — тихо раздалось рядом и я узнал Старшего. Обмяк. Позволил взять себя на руки. Он прижал меня к себе, я уткнулся носом в одежду бенгала, наслаждаясь таким знакомым, таким правильным запахом. Все чувства разом схлынули, оставляя слабые отголоски боли и ощущение полной защищенности. Наверное, тогда я впервые понял, что принадлежу ему целиком и полностью.

Хозяин что-то гневно бросил на прощанье директору. Того я узнал по заискивающему голосу. Куда подевался Грас, не представлял, но решил не раскрывать глаз, пока не покину это страшное место.

Божественная, пусть я никогда больше не увижу этих стен.

— Пойдешь сам? — спросил меня бенгал минутой позже. По мерному гулу шагов я определил, что мы находимся в холле. До свободы и чистого неба над головой оставались считанные метры.

Я прошипел неразборчивое «нет» и затаился, прижав уши плотнее.

Таким поведением я наверняка переходил границы дозволенного. Впрочем, какие уж тут границы. Я, страшный сфинкс без роду, без племени, пригрелся в руках у Старшего бенгала. Сейчас он бросит меня, словно мусор, и велит поторапливаться, пока не передумал брать меня в клан.

Но он лишь тихо хмыкнул и продолжил путь. И сердце мое впервые пропустило томительный удар.

Ракеш.

Я планировал ехать домой, никуда не сворачивая, но вид котенка, сжавшегося в клубок на заднем сидении, напрягал. Ему явно было плохо, поэтому я решительно свернул с центральной дороги на незаметную грунтовку.

Древний храм Бастет находился в глубине старого парка и поэтому посторонние сюда не приходили, только те, кто знал о его существовании. Я случайно наткнулся на него год назад, когда осваивался в новом для меня районе, и с тех пор заходил регулярно.

Мне нравилось здесь бывать.

Нравилась непохожесть на другие храмы. Нравилось любоваться разноцветными бликами на стенах, отбрасываемыми старинными, причудливой формы светильниками, слушать перестук деревянных колокольчиков, вдыхать чистый, с горчинкой, аромат благовоний. Порой мне казалось, что время внутри храма течет по-другому.

Надеюсь, котенку здесь тоже понравится.

Тагир, стоя на коленях перед алтарем, что-то шептал. Я сидел на ступенях и не вслушивался, меня более привлекало веселое журчание маленького фонтанчика возле входа. Оно расслабляло, успокаивало, очищало сознание от ненужных мыслей, давая возможность вычленить наиболее важную, принять единственно правильное решение.

Сзади, почти на грани слышимости, не перебивая течения воды, раздался шорох. Я обернулся — в трех шагах от меня стояла жрица.

Высокий раздвоенный геннин, накрытый прозрачной вуалью, многослойный хитон, полностью скрывающий фигуру — жрицы этого храма тоже были непохожи на других. Они не читали нотаций, не требовали пожертвований. Наблюдали, помогали при проведении обряда, если в том была необходимость, выслушивали исповеди — и все это молча, изредка пользуясь жестами. Услышать слово от жрицы было великой редкостью.