Андрэ Нортон - Колдовской мир. Том 1

А полководец Тьмы уже пришел в себя. Он двинулся на нас и все свои черные Знания призвал себе на помощь. Словно великан надвигался на муравья. Всю магию, которую он хотел двинуть против Долины, он сосредоточил на нас двоих. Я понял — наступил самый страшный миг моей жизни. Другого выхода не было.

Я встал, заслонив Орсию и свою сестру, поднял над собой меч, словно приветствуя того, кто неизмеримо выше меня и опять произнес те слова.

Когда мы вышли из пещеры, солнце садилось. Но ночь надвигалась не потому, что был поздний час. Сумерки вызвало Черное колдовство. А сейчас вдруг свет яркого дня ослепил нас всех. Сила этого света каким-то образом устремилась к мечу, прошла сквозь него и стала вливаться в меня, а затем опять вырвалась в пространство. Я оглох, ослеп. И все-таки сквозь глухоту и слепоту я услышал ответ и увидел...

Нет, я не смогу рассказать о том, что увидел. Мне открылись все Силы Тьмы. Все, начиная с древних битв в Эскоре и до наших дней. Динзиль, не жалел ничего, чтобы найти один из ключей. И вдруг неожиданно, на краю гибели, ухватившись от отчаянья за последнее средство, я нашел другой ключ.

Мне опять ответили, и я стал каналом для энергии, которая прошла сквозь меня в этот мир. На миг я перестал быть человеком, я стал для нее дверью. Но она не сосредоточилась на мне, а проскользнула сквозь меня. Я был, как проход, как коридор, через который она устремилась из одного времени и пространства в другое.

Я не ведал, что делается вокруг. Энергия так же внезапно исчезла, как и появилась. Я распластался на земле. Л вокруг свирепствовала гроза, какой никто на земле никогда не видел. Гремело небо, освещали молнии густой мрак. А я был совершенно обессилен. Я только лежал и чувствовал эти молнии, эти струи холодного дождя.

Иногда я терял сознание, но вновь возвращался в этот мир. Мысли мои были далеко и казались чужими. Миновала вечность. Я окликнул:

— Орсия!

Она не отозвалась, и я все звал ее, не теряя таким образом связь с миром, который окружал меня. Я знал, что если перестану называть ее имя, то исчезну во мраке и навсегда останусь в пустоте.

— Орсия!

И я услышал, как в мыслях своих она назвала мое имя.

Это вернуло меня к действительности. Я почувствовал, что могу приподняться, и сделал это. Я пошевелился и понял, что меня завалили какие-то мелкие камешки. Тело мое болело.

— Где ты, Орсия?

— Я здесь!

Я пополз на ее голос. На ощупь я определил, где она лежит. Перепончатые пальцы коснулись моей руки. Мы легли рядом и стали согревать друг друга дыханием. Дождь шел на убыль. Молнии удалялись. Мы молча лежали, и радость грела наши души — мы живы, все кончено, жизнь продолжается.

Утро не торопилось, но было уже хорошо видно. Мы лежали на уступе, с которого Динзиль смотрел на Долину и думал о том, как подчинить себе весь мир. Воинства неприятеля нигде не было видно. И вдруг я вспомнил:

— Каттея!

— Она вон там,— Орсия ползла к моей сестре, засыпанной землей и камнями. Голову Каттеи закрывал шарф. Мы раскидывали камни, навалившиеся на нее.

Я перенес тело сестры в безопасное место. Сложил на груди ее безобразные лапы и подумал о том, что, может, даже к лучшему, что никто ее не увидит, никто не узнает, во что превратилась моя бедная Каттея. Неожиданно под моей рукой я ощутил едва уловимое биение сердца. В ней теплилась жизнь.

— Орсия! Ты сделала чудо. Ты возвратила мне облик. Могу ли я сделать то же самое с ней?

Орсия не ответила, она шарила среди камней и что-то среди них искала.

— Жезл! Где жезл? — На глазах у нее были слезы.— Его похитили.

Я вспомнил о мече — его тоже не было.

И вдруг я увидел, или мне это померещилось, в одном месте свечение из-под земли. Обдирая ногти, я стал скрести землю, перемешанную с глиной и камнями. Мои пальцы ощутили теплую рукоятку меча. Я потянул за нее и вытащил обломок меча. Он тускло светился, сталь его почернела. Я пощупал острие, подбежал к сестре и сорвал с нее шарф. Безликая голова была неподвижна. Тогда я надрезал ладонь острым обломком, и полилась моя кровь на голову и руки сестры.

В который раз за эти несколько дней я увидел чудо. С рук, как перчатки, сошла жабья шкура. В круглой бурой голове стали понемногу проступать тонкие черты красивого лица.

Я обнял Каттею и заплакал. А она очнулась и, лежа неподвижно, изумленно и растерянно смотрела на меня. Я мысленно окликнул ее. Она удивилась этому, а потом испугалась моего зова. Она вскочила и попыталась убежать от меня. Чем-то я напугал ее.