Урсула Ле Гуин - Миры Урсулы ле Гуин. Том 8

Все это было очень давно, и здесь совсем нет никакой его вины; он об этом даже и не узнал никогда. То, что пишу я, принадлежит мне одной; для себя одной я вспоминаю все это.

Итак, Летние игры в нашем городе закончились, и всадники умчались вниз по течению Реки в Мадидину и Унмалин; а я осталась — тринадцатилетняя, считающаяся теперь взрослой, но без коня.

Я стала носить одежду из некрашеного полотна, которую готовила для себя весь предшествующий год, и часто ходила в Общество Крови, разучивала там вместе с другими разные песни и мистерии. Те юноши, что так дружески отнеслись ко мне во время Летних игр, остались моими добрыми приятелями, и когда видели, что мне до смерти хочется покататься верхом, то давали мне какую-нибудь лошадку из своего хозяйства. Я научилась играть в ветулу [2] …ветулу Игра, несколько напоминающая поло. В нее играют, сидя на спине лошади и используя специально открытую с одного края плетеную корзинку на длинной ручке, с помощью которой мяч подхватывают и бросают; см. главу «Игры» в разделе «Приложения». и помогала ухаживать за лошадьми в конюшне и на Пастбище Полукопыта, которое находилось на северном склоне у Лунного Ручья, а еще одно пастбище было на холме под названием Толстая Бочка. Как-то раз я сказала в Обществе Целителей, что мне очень хотелось бы уметь лечить лошадей, и они послали меня учиться этому искусству у одного старика по имени Спорщик, который был великим ветеринаром, лечившим и лошадей, и всякий домашний скот. С животными он разговаривал, и они его понимали. Так что ничего удивительного, что он умел их лечить. Я все время прислушивалась к нему. Он произносил какие-то древние слова, похожие на слова старинных песен, и еще он знал множество способов молчания и дыхания; то же самое за ним вслед делали и животные; но я никогда так и не смогла разобрать, что же они говорили.

Спорщик сказал мне однажды:

— Я на будущий год умру, примерно к Танцу Травы.

И я спросила:

— Откуда ты знаешь?

— Один бык мне сказал, — ответил он, — когда заметил вот это. Видишь? — И он вытянул перед собой обе руки, держа их неподвижно: по внешней их стороне то и дело пробегала едва заметная дрожь или слабые судороги, свойственные севаи. [3] …севаи Севаb значит «заключенный в оболочку». Это генетическое заболевание, поражающее двигательные нервы и главным образом симпатическую нервную систему. Очевидно, происхождением своим севаи обязано остаточным промышленным токсинам, до сих пор содержащимся в почве и воде. В некоторых регионах планеты севаи встречается довольно редко; в других — весьма часто. В Долине примерно каждый четвертый новорожденный рождался мертвым из-за севаи; точно такому же заболеванию подвержены и животные. Как говорит Дятел, чем позже болезнь проявит себя, тем более медленно и щадяще она развивается, однако всегда неизбежно ведет к утрате способности двигаться, к слепоте, параличу и смерти.

— Чем позже это начинается, тем дольше можно с этим прожить, — сказала я со знанием дела, поскольку училась в Обществе Целителей, но он мне ответил:

— Еще один Танец Вселенной, еще один Танец Вина — так мне сказал тот бык.

В другой раз я спросила Спорщика:

— Как же мне лечить лошадей, если я не умею с ними разговаривать? — Мне казалось, что я мало чему успела от него научиться.

— Ты и не сможешь, — ответил он. — По крайней мере так, как это делаю я. Да и зачем ты вообще здесь?

Я засмеялась и выкрикнула, как тот человек из пьесы:

Я чуть с ума тогда не сошла. Я совершенно растерялась, я ничего не понимала, и все остальные занятия мне были безразличны.

Однажды, когда я явилась в хейимас Обсидиана на очередное песнопение Общества Крови, одна женщина по имени Молоко — я тогда считала ее старухой — встретила меня в дверях, посмотрела на меня своими одновременно острыми и какими-то подслеповатыми, как у змеи, глазами и сказала:

— А ты зачем сюда явилась?

Я ответила ей:

— Чтобы петь вместе со всеми, — и поспешила пройти мимо, но понимала, что спросила-то она вовсе не об этом.

Летом я отправилась вместе с танцорами и наездниками Телины в Чукулмас. Там я встретила того юношу, теперь уже молодого мужчину. Мы поговорили о рыжем жеребчике и о той белой лошадке, на которой я ездила во время игры в ветулу. Когда он погладил своего чалого по боку, я сделала то же самое, и наши руки ненадолго соприкоснулись.