– Ты не можешь меня обидеть, – сказал Мартин. – Никогда. Не бойся.
Он давно потерял направление. Он перестал считать шаги. Он не знал, вверх идет или вниз. Привыкший видеть в темноте, он не различал сейчас очертаний собственного носа. Темнота становилась плотнее, липла к лицу, будто паутина. Только упрямство заставляло его двигаться дальше. Тупое упрямство.
* * *
Клавдий принес нашатырь из кухонной аптечки. Скрутил жгут из льняной салфетки. Эгле наблюдала за его приготовлениями с плохо скрываемым страхом.
– Передумай, – сказал он мягко.
Она помотала головой. Нет, разумеется, она не передумает. Она идет напролом, как таран, и подчиняет Клавдия своей воле. Он не мог вспомнить, кто и когда в последний раз так сильно на него давил.
Он поставил на стол миску, доверху заваленную кубиками столового льда. Сел рядом на расстоянии вытянутой руки, протянул ей скрученную жгутом салфетку. Она взяла – выхватила – жгут из его пальцев, решительно сжала зубами. Протянула Клавдию левую руку. У нее была узкая белая ладонь с длинными пальцами. Клавдий взял эту руку в свои, Эгле дернулась от его прикосновения, но заставила себя расслабиться.
– Готова? – спросил он. – Точно?
Она кивнула.
Он начертил знак в одно касание, за долю секунды. Еле слышно зашипела кожа, Эгле закричала сквозь сжатые зубы и начала терять сознание. Он сунул нашатырь ей под нос.
Эгле закашлялась, разбрызгивая слезы. Выплюнула льняной жгут. Посмотрела на Клавдия мутными глазами, склонилась над Мартином и протянула над его лицом обожженную ладонь.
* * *
Вспышка ударила по слепым глазам, и Мартин на секунду зажмурился. Огромная белая звезда горела, как прожектор, над горизонтом, заливая светом призрачный пейзаж впереди, кусты, ручей – и дорогу, извилистую дорогу, ведущую прочь с холма.
– Что это? – прошептала Ивга, цепляясь за его шею.
– Выход, – сказал Мартин пересохшими губами. – Мы уходим отсюда, держись.
* * *
На неподвижном лице задрожали ресницы. Расширились ноздри, шевельнулись губы, будто Мартин пытался что-то сказать. Эгле оглянулась на Клавдия, будто спрашивая, видел ли он то же самое, не померещилось ли ей.
– Да?!
Клавдий бросился к Мартину, склонился над ним, вцепился в его руку: пульс участился.
– Да, – сказал он, не веря себе.
– Мартин, – лихорадочно зашептала Эгле. – Ну давай, ну! Выходи оттуда! Вставай!
Слезы и пот катились по ее лицу, падали крупными каплями на голое плечо Мартина, как будто шел дождь.
– Значит, я брежу? – бормотала она. – Значит, я строю воздушные замки, да?!
Мартин глубоко вздохнул. Клавдий вцепился в его ладонь:
– Март…
Мартин не двигался, его веки больше не дрожали, и губы не шевелились. Лицо застыло. Снова замедлился пульс.
– Мартин?! – Эгле трясла его. – Давай, ну давай!
Мартин не отвечал, и Эгле закричала – в ярости, тонко и зло, ее крик хлестанул по ушам. Качнулась люстра, опасно зазвенели окна, грохнулась рамка со стены, и стекло разлетелось вдребезги. Клавдий положил руку Эгле на плечо:
– Стоп.
Он боялся, что она не справится с собой, но она оборвала крик почти сразу, и ветер в комнате утих. Клавдий выпустил ее и отошел подальше. На секунду остановился рядом с Ивгой; та ничего не слышала, ни о чем не заботилась, ее лицо оставалось отрешенным и равнодушным.
– Но было же, – прошептала Эгле. – Мне же не померещилось. Он видел свет…
– Да. – Клавдий сделал круг по комнате, вернулся, поставил миску со льдом ей на колени. – Руку на лед.
Эгле посмотрела на обожженную ладонь и тут же в ужасе отвела глаза. Коснулась льда, содрогнулась; судорожно сглотнула:
– Клавдий… у вас есть дезодорант… или духи… или вытяжку включить… я не знаю… пахнет паленым, меня тошнит.
– Сейчас.
Он нашел среди хлама в кухонном ящике упаковку ароматических палочек, положил на тарелку и зажег сразу все. Заструился дым с терпким запахом можжевельника. Эгле по-прежнему сидела рядом с Мартином, зажмурившись, положив руку на лед, ее лицо было мокрым, капли срывались с подбородка.
– Надо еще, – сказала она хрипло.
– Нет.
– Еще! – Она открыла глаза и посмотрела на него бешеным волчьим взглядом. – Сейчас! Ну!
И протянула ему правую руку.
* * *
– Мартин… ты видишь, куда идешь?
Он понимал, что сбился с дороги, но не хотел признаваться и не хотел врать.
– Я пойду сама, – сказала Ивга. – У тебя ноги подкашиваются.
– Мама, я могу носить на плечах быка. А ты не бык, у тебя прекрасная фигура…
Читать дальше