Сергей Алексеев: Волчья хватка. Книга третья

— Ты никому не скажешь? — молитвенно спросила Ульяна.

— Никому.

— Всё равно нужно посмотреть, — промолвила Арина. — Вдруг бочка уцелела?.. Эх, укатилось свадебное вино, расплескалось целомудрие!

— Разбилась, — уверенно и клятвенно заявила её сестра. — Бочка разбилась! Я слышала. Вином целомудрия напоили Аракс.

Гора пены растаяла, превратившись в небольшое кровяное пятно на камнях.

— Замойте следы, — посоветовал Ражный и пошёл в дом.

Котомка с имуществом так и висела на крючке возле лестницы. Он достал облачение поединщика, разложил на кровати и не спеша осмотрел. Латаная рубаха могла выдержать ещё не одну схватку, хотя швы слегка под растянулись, особенно у шеи и на рукавах, с портами вообще ничего не сделалось, вот рукавицы начали трескаться на сгибах и с тыльной части, но он вспомнил, что кулачного зачина не будет, и откинул их в сторону. Пояса же, добытого в турнирном поединке с Сычом, хватит ещё и внукам побрататься на ристалищах…

Вячеслав аккуратно сложил одежду в котомку, спустился вниз и, увидев на столе свой нетронутый завтрак, вспомнил, что ничего сегодня не ел, но махнул рукой: сейчас и вовсе лучше держать желудок пустым, всё равно промывать придётся…

Солнце село, и сразу же навалилась темнота. В баню он заглянул, чтобы взять горящую головню. Для того чтобы вытопить по–настоящему, надо ещё раз набить каменку дровами, выждать, когда прогорит до пепла, после чего дать выстояться. Готова будет не раньше, чем за полночь, когда нужно стоять у Поклонного дуба…

Он спустился к реке и сначала развёл костёр на траве, у самой воды, уровень которой подскочил более чем на метр. Волк остался сидеть на ступенях, наблюдая за приготовлениями, и в отсветах огня казался отлитым из бронзы. Ражный нарвал осоки на мочалку, сбросил шинель, разделся и, умывшись пламенем, ступил в Дивью реку. Или, точнее, в Аракс, как его называли в древности. Вода показалась тёплой и ничуть не перехватывала дыхание. Он забрёл по грудь, щупая дно ступнями, однако ила в этой суровой реке не было, только камень и песок. Тогда он нырнул, набрал пригоршню дресвы–всё, что угодило под руки, — и стал мыться. Растирал голову, шею, плечи, грудь и чувствовал, как разгорается кровь, а очищенная кожа начинает дышать окружающим пространством–воздухом и водой.

За полчаса он отмочил, отмочалил, отскрёб с тела всю накопившуюся грязь вместе с омертвевшей кожей и вышел из воды словно новорождённый — розовый, очищенный плотью Аракса. Подбросил дров в костёр и лёг на землю, раскинув руки. Влажная трава вокруг сначала высохла, затем начала буреть от источаемого жара. И когда подъёмная сила оторвала его от земли, остался чёткий отпечаток человеческого тела…

Он слышал шорохи шагов сестёр, крадущихся к берегу, хромое шарканье ног вотчинницы на лестнице. Слышал их разговор о том, что надо бы достать уцелевшую бочку с вином целомудрия из реки. Он слышал, как его ругала вдова, что бочку не удержали чуть не сгубил свадебный напиток. Мол, хорошо, что упала в ледяную воду, а то бы, оставшись на берегу, вино скисло и опозорило невест. Потом его вместе с волком окликали по именам, звали поднять бочку и, не дозвавшись, сами попытались вкатить её нагору, под «раз- два–взяли!», но скоро оставили затею. И снова принялись искать по всему берегу, звать, причём ходили мимо, рядом с костром, но почему–то словно ослепли, не видели даже огня на траве или находились в ином пространстве…

Он не внимал ни голосам, ни звукам, ни прочей суете, ибо мир сузился до круга, освещаемого пламенем, и что находилось вне его, перестало существовать.

Далеко за полночь Ражный пришёл в дубраву и только там обрядился в облачение поединщика. После омовения и очищения огнём все запахи воспринимались остро, ярко, как в знойный летний день, хотя с рассветом потянул студёный ветерок и на синем от цвета лаванды ристалище выпал белёсый иней. Он не ступал на этот цветочный ковёр, хотя, пос тарой традиции, мог искрестить его своими следами вдоль и поперёк по праву первого, явившегося в рощенье. Говорят, нетронутая ногой, отдохнувшая от битвы земля напитывала аракса силой тех, кому приходилось здесь единоборствовать и побеждать.

Он уступил это право сопернику, точнее, сопернице…

Молчун сел под столбом солнечных часов, однако был не единственным зрителем; все другие до поры незримо таились среди деревьев, присутствие людей выдавали вороны, рассевшиеся на нижних ветвях дубов.