Себастьян Кастелл - Аббатство Теней

— Келлен? — спросила она.

— Что ты с ним сделала, Диадера?

— Я… Идет дождь?

Кровь капала из ее глаз на щеки, которые теперь стали бледными, потому что веснушки Черной Тени исчезли с ее лица.

Я посмотрел на морду Рейчиса и пришел в ужас:

— Как?! Диадера, что ты с ним сделала?

Она потянула воротник своей рубашки, оторвав две верхние пуговицы, чтобы снова показать мне метки отрицания, которые вырезала на своей коже.

— Тебе было так одиноко без него, — сказала она. Глубокая печаль в ее голосе противоречила образу девушки, которая всего несколько часов назад сказала мне, что ей ни к чему дружба или другие иллюзии. — Даже когда ты его вернул, я понимала, что это не то же самое.

Она вслепую протянула руку и взяла мою, когда ее нащупала.

— Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя одиноким, Келлен. Теперь тебе не придется…

Я отстранился, поднявшись на ноги и держа Рейчиса. Когда я перестал ее подпирать, Диадера упала на булыжники, ее голова ударилась о них с глухим стуком. Кровь сочилась из ее ушей.

— Ты не имела права! — закричал я. — Это не то, чего я хотел, черт бы тебя побрал! Я бы никогда не хотел…

— Хватит орать, Келлен, — просвистел Рейчис, карабкаясь вверх, к моему плечу. — Сумасшедшая девушка мертва. Давай сваливать с этой паршивой помойки, пока мы не стали такими же.

Впервые с тех пор, как я оставил его в Золотом Проходе, я понял все, что он сказал. И хотя я понятия не имел, как это получается, причина была видна так же ясно, как знаки Черной Тени вокруг левого глаза Рейчиса.

Раскисшая земля засасывала подошвы моих сапог, как цепкие руки, пытающиеся втянуть нас вниз, в перегной, к мертвецам. Воспоминания такие же. Они тащат тебя, не дают продвигаться вперед. «Ты не готов двигаться дальше, — шепчут они. — Просто останься здесь еще ненадолго. Скоро все обретет смысл, обещаем».

Воспоминания лживы.

Это то, чему учится во время тренировок каждый джен-теп. Магия требует истинного представления о вещах — поддержания в уме эзотерической геометрии с безупречной точностью. Те четкие линии и кривые с их определенными цветами и текстурами совершенно непохожи на лениво нарисованные пальцем картинки о прошлом.

Когда твой мастер заклинаний впервые сказал тебе, что однажды ты станешь великим магом — помнишь намек на улыбку в левом краешке его рта? А что насчет его волос? Ты помнишь, не выбились ли какие-нибудь пряди? Как насчет его правой руки? Пальцы ее просто болтались или были слегка согнуты?

Конечно, ты не помнишь таких подробностей, а значит, не помнишь ничего. Ты просто воссоздаешь образы, слова и сами события, воображая их в соответствии с тем, что, по-твоему, мог бы в то время чувствовать. Память похожа на все остальное в мире: чем ты дальше, тем сложнее что-либо разглядеть. Прошло всего несколько часов после битвы в Эбеновом аббатстве, но уже сейчас я знал, что в моих воспоминаниях есть изъяны.

«Две армии, сражающиеся в войне заклинаний и магии Черных Теней. Черные ленты, шныряющие повсюду, хватающие магов, чьи металлические татуировки сияют, как полосы звездного света, пронизывая наступающую темноту. Хаос и кровь. Крики, требующие насилия, вопли молящих о пощаде».

В моем представлении бесконечные орды магов и монахов столкнулись, как волны двух океанов, борющиеся за господство. Но так ли это было на самом деле? Мой отец провел по тому мосту меньше пятидесяти мужчин и женщин; остальные погибли, прежде чем достигли другой его стороны. В аббатстве находилось около четырехсот душ, половине из которых мы помогли сбежать. Другие, конечно, сражались, но, вероятно, почти столько же погибло, просто пытаясь удрать. Любой дароменский солдат сказал бы вам, что это была всего лишь стычка. Никакой настоящей войны, только первые капли дождя в ведре, которое жаждало вместить гораздо больше.

Фериус в один из редких моментов откровенности сказала мне, что аргоси считают: скрытые внутри великих наций силы ведут нас к континентальной войне — конфликту, столь масштабному, какого не видел даже самый закаленный в боях дароменский генерал. Аргоси собираются это предотвратить, сказала Фериус с той же уверенностью, с какой обычно делает ставки в карточной игре. Тогда я счел ее самодовольство обнадеживающим. Теперь оно казалось детской дерзостью.