Лидия Евдокимова: Тёмное солнце

Крес отошел от него на шаг, продолжая буравить взглядом ненавистного врага, и только потом перевел его на Лаитан.

Они смотрели друг на друга долгих несколько секунд, а затем Морстен мигнул, избавляясь от непрошеного союзника в голове, и взгляд его стал диковатым. Он непонимающе посмотрел на тело Посмертника, слабо подергивающегося и пытавшегося что-то булькать в адрес Креса, посмотрел на стоящих у лифта людей, от которых уже отделился Семь Стрел, намереваясь подойти ближе, а после посмотрел на Лаитан.

— Пора, — выдавила она, когда он оказался совсем рядом. — Давно было пора прощаться.

На губах Лаитан заиграла безумная улыбка, и в груди Морстена прокатилась жгучая волна сожаления и осознания — он не властен над этим мигом.

Она ухватилась за него, и он помог ей добраться до трона посреди рубки.

— Что с Ветрисом? — спросила она, усаживаясь на свое место. Морстен пожал плечами.

— Был жив, когда я его видел в последний раз, — в свойственной ему манере отозвался он, стараясь не смотреть на Лаитан.

— Я позабочусь о том, чтобы его голову почистил его создатель, — сказала она, чувствуя, как на нее накатывают волны слабости, холодные и вязкие, как смертные ветра.

— Литан, мне жаль, что я… — торопливо начал Морстен, но она закрыла глаза, не в силах видеть его чужое лицо после того, как только что видела Варгейна.

— Мне тоже жаль, что это ты, — перебила его она и позволила креслу принять свое тело в мягкие объятия.

Смерть всегда отвратительна. Даже без физиологических подробностей, вроде расслабления мускулатуры и посмертного испражнения жидкостями тела из всех отверстий, о которых, конечно, не пишут в героических сагах и балладах. Смерть отвратительна самому естеству человека, как нечто чужеродное, пугающее своей завершенностью и последней точкой жизни. Именно потому смерть изображают так, чтобы она пугала, вызывала ужас и острое желание никогда не встречаться с ней раньше положенного срока.

Смерть несет в себе мерзость и отторжение, страх и иррациональный ужас перед ней, как перед тем, что невозможно познать на чужом примере. Застывшие маски мертвецов, отвратительные, искаженные лица мертвых, гниющие трупы и детские страшилки — все в природе кричит о том, что смерть есть последнее, что видит перед собой живое.

Крайняя степень безумия, шок, углубленное путешествие по своему разуму помогают людям пережить этот момент, даже не замечая случившегося. Но не даром мудрецы твердят о том, как нужно встречаться со смертью. Не даром, не даром они учат людей спокойствию. Познанию смерти при жизни посвящено множество трудов, и каждый из них, на самом деле, направлен на то, чтобы подготовить человека к неизбежному, приучить к мысли о своей кончине, успокоить и заставить принять факт своей смертности.

И каждый человек, пусть на краткий миг, пусть на долю секунды, но боится момента смерти. Состояния умирания, того краткого периода, длиною в несколько минут, когда душа покидает тело путем остановки всех жизненно важных функций организма.

О смерти слагают стихи и поэмы, ее воспевают в сагах и балладах, приукрашивая ее величие и добавляя изрядную порцию героизма, чтобы глупые мальчишки на поле брани не обгадились в доспехи, когда копье входит в кишки и выходит со спины. Когда ты понимаешь — это конец. И выхода нет, выбора нет, ничего больше нет. А есть только она, грязная и глупая, неожиданная и коварная, обманувшая надежды и подкравшаяся из-за угла. Смерть приходит к каждому, и каждый выбирает путь подготовки к ней.

Но смерть всегда была и будет отвратительной. Пусть и в своей красоте, доблести и героизме. Пусть и на гравюрах, картинах и в устах поэтов. Пусть на поле брани, в своей теплой постели, в объятиях любовника. Она отвращает от себя живое, отталкивает его, облекаясь этими живыми в несуразные образы масок и рваных одеяний. Такова ее роль и участь: оттолкнуть и отогнать глупцов и наивных романтиков.

Тонкий браслет на запястье, разомкнувшись под защитным полем капитанского кресла, превратился в узкую золоченую проволоку. Подвешенные на ней значки с гравировками вытянулись в прямую линию, образовав подобие ключа с бороздками. Символы Долины, Замка, Империи и даже Пеленгаса торчали под прямым углом к основанию ключа. Один из подлокотников кресла выдвинулся, в нем открылась панель, которая притянула к себе стартовый ключ, щелкнувший в углублениях, когда в них вошли вытянутые на браслете символы правителей. Ключ на старт, запуск системы был активирован.