Михаил Коссой - Принцесса идет искать. Хроники Эвы Лины Маунтенар Декрой

– Ну все! – сказал Клиф, обращаясь ко всем одновременно. – А я ведь вам говорил!

Принцесса протянула меч Клифу и, как только он взялся за ножны, с мягким шипением извлекла клинок. Зеркальное лезвие тут же собрало на себе отблески всех имевшихся в холле свечей, прокатило их по муаровым граням.

Принцесса медленно обвела взглядом лица. Лица попытались закрыть рты и попятиться. На лестнице освободился проход. Принцесса двинулась вниз, держа меч прямо перед собой с наклоном вперед.

Она прошла мимо Клифа с Лавейной, мимо господина Гороманна и каких-то советников, мимо Гримды, аккуратно оттеснявшего начальника варханского конвоя и пару его людей, мимо собственных растерянных стражников, магистра Ламбаса и кого-то еще. С галереи за ней, расширив близко посаженные глаза, следили Кайда и Кайдум.

Сделав петлю по холлу, принцесса подошла к старому пыльному чучелу, ухватилась за полотенце с надписью «Добро пожаловать» и в два рывка выдернула его из медвежьих когтей. Она перегнула полотенце пополам, накинула его на клинок и крепко взялась за него левой рукой. Держа меч в опущенных руках, принцесса еще разок оглядела собравшихся. Сбоку начали тонко:

– Выше Высо…

Но тут принцесса качнула мечом вправо, а потом, начав движение с толчка ногой, всем корпусом ударила влево, вонзив острие медведю в брюхо. Меч пробил шкуру и уперся во что-то твердое. Принцесса выдернула его и тут же всадила снова, глубже. В этот раз она не стала его выдергивать, а потащила на себя, как пилой распарывая медвежье подбрюшье.

– Не надо! – взвизгнул магистр.

Клиф упал перед медведем на колени, руками расширил прореху, зацепил что-то внутри, дернул, и на пол перед ним потоком хлынули варханские золотые. Так, собственно, принцесса и думала. Говорят тебе: «Бери медведя», – так бери!

Все замерли и только глазами следили за раскатывающимися монетками, точно пытаясь на ходу пересчитать золотую реку. Магистр Ламбас опустился на четвереньки.

– И вот так каждый раз! – удовлетворенно сказал Клиф, когда денежный звон прекратился и наступила полная тишина.

Принцесса понимала, что еще вдох-другой, и начнется страшная суета. Она с глухим стуком воткнула меч перед собой в дощатый пол и, прежде чем кто-либо успел опомниться, сделала три шага вперед, выхватила у Гримды плотный шерстяной плащ, который он держал на локте, и рванулась к двери на улицу.

– Держи ее! – крикнула Лавейна сверху.

В холле загомонили все голоса разом, но принцесса была уже на крыльце. Она сбежала вниз и, протолкавшись сквозь лабиринт дышащих паром лошадей, выскочила наконец на свободное пространство улицы. На ходу обернувшись тяжелым плащом, она зашагала вдоль домов, то и дело срываясь на бег. На перекрестках синий лунный снег вспыхивал оранжевыми отсветами пламени из караульных бочек, расступались и исчезали за поворотами редкие неразборчивые силуэты людей, на скользких поворотах шершавые углы зданий царапали ладони, и только звезды в безоблачном ночном небе оставались неподвижными.

Морозец стал пощипывать мокрые щеки, и принцесса поняла, что то ли от холода, то ли от нервного расстройства у нее уже некоторое время текут слезы, а узкие улицы все не кончались. Тонкие сапожки промокли насквозь уже к третьему повороту, ледяная жижица хлюпала между пальцами. Принцесса всхлипнула на ходу. Не получалось ничего. Совсем ничего. Даже убежать.

Она дошла до конца очередного проулка и вдруг оказалась у смотровой площадки, выходившей к мосту. Полупробежав, полупроскользив через открытое пространство, принцесса уперлась животом в парапет. Под ней, в нижнем дворе, в зареве дежурных костров гудела безостановочная торговая жизнь, большой караван паковался к отходу.

Принцесса зажмурилась, и еще несколько слезинок побежало вниз замерзать на подбородке. Половинка толстой луны – единственного существа, присутствие которого было хоть как-то выносимо, – проследила сверху, как принцесса опустилась в наметенный у подножия стены сугроб, обхватила себя руками и принялась рыдать. От одиночества, от усталости, еще раз от одиночества и от непреодолимой общей несчастности.

Луна не выказывала признаков сочувствия. Подвывания принцессы – хотя и рыдала она нараспашку – похоже, не попадали даже в сотню лучших из тех, что луне доводилось выслушивать. Она только молча светилась в камнях маминого кольца. Неожиданно признаки сочувствия выказал внутренний голос:

– У тебя левая нога замерзла больше правой, – заботливо сообщил он и, задумчиво почесав макушку, посетовал: – Жалко, что их нельзя, как руки, – сунуть под мышки.