Михаил Высоцкий - Принцесса и арбалет. Том 2

— Он погиб как настоящий герой! — сквозь слезы подытожила Лерка, теснее прижавшись к обнимающему ее некроманту.

— Да, как герой, — подтвердил я.

Увы. Хоть я и герой, и маг, и императором был, а миры спасать — да по десятку за день, но проклятые гены никуда не уберешь. Мои биологические предки, homo sapiens sapiens, от которых мы, иншие, произошли, кроме всего прочего передали мне много чего нежелательного. И среди прочего неумение устоять перед женскими слезами. Я бы, может быть, и рассказал бы всю правду, да вот только когда красивая девушка плачет — приходится вместо горькой истины придумывать приторную романтическую сказку.

Собственно говоря, в данном случае я не сильно соврал. «Он», который "погиб, как настоящий герой" — это Бил, приемный отец Валерии и родной дядя Федора. О том, что старик погиб отнюдь не как герой, а весьма тупо, бросившись на заведомо превосходящие силы крыланов, что смертью свой он ровным счетом ничего не добился, и погиб совершенно зря, я говорить не стал. Вместо этого поведал короткую, но романтическую сказку, где, среди прочего, рассказывалось о "последнем подвиге легендарного Била", который жизнью своей заплатил за наше спасение и который, пусть и столь высокой ценой, уничтожил последних двух крыланов.

Хоть Леркины слезы это и не остановило, гибель близкого человека — всегда тяжелая утрата. Но зато хоть теперь можно было смело сказать, что даже на смертном одре великий воин и авантюрист Бил проявил себя героем, спас дорогих себе людей и остался до конца верен своим идеалам! Я не знаю, так, или как-то по-другому, оценили мой рассказ Федя и Лера, но и на его, и на ее лице помимо горчи утраты читалась и гордость за дядю и отца. Всегда приятнее думать, что близкий человек погиб, совершая Подвиг во имя Отечества, чем знать, что был зарезан в пьяной трактирной драке своим собутыльником. Результат один, но сам процесс перехода из мира живых в мир мертвых в перовом случае вызывает гордость и восхищение, во втором — нечто значительно менее приятное.

Ладно, оставим их пока в покое. Все заняты своими делами — Лера плачет, Бесс ее утешает, Федя, только что узнавший не только о гибели дяди, но и о предательстве друга, переживает молча. Зыкруд Алвит, с дубиной титана в одной руке и подаренной мною бейсбольной битой в другой, играет головами крыланов в только что изобретенную им игру, смесь лапты, бейсбола, крикета и кегельбана. Хорошо ему — зыкруды вообще слабо воспринимают опасность, а конкретно этот индивид вообще вбил себе в голову, что пока "любимый Михаил", то есть я, рядом — то ему ровным счетом ничего не грозит. Вот и наслаждается жизнью. И не мучают его мысли, что только что лишь чудом мы все спаслись от верной гибели, что убегая от посланцев Ада и Черноречья через древний портал в гробнице титанов попали в дальнее прошлое. "Любимый Михаил" подарил новую игрушку, тепло, светло, мухи не кусают, тишь, да гладь, да божья благодать — так чего, спрашивается, переживать? Факт гибели Била до Алвита дошел, но волноваться по такому поводу он не собирался. Ну да, был такой, Бил. Жил, потом умер. Ну и что? "Алвит жив, Михаил жив" — а значит ровным счетом ничего плохого в этом мире не произошло.

Беспечности зыкрудов могли бы позавидовать не только люди, но и многие литературные персонажи — ни жизнерадостные хоббиты, ни беззаботные кендеры не могли сравняться в своем оптимизме с этими лесными дикарями. Заросший, высокий, худощавый, с нечесаной иссиня-черной бородой, сквозь которую блестели сорок белоснежных острейших клыков, которым любая акула позавидует, в бальном платье Валерии и с двумя дубинами в перепончатых руках Алвит представлял собой незабываемое зрелище. Хищный лесной житель, способный в зимнем лесу найти клубнику и не брезгующий человечиной, он был для меня эталоном оптимизма. Одного взгляда на Алвита хватало, чтоб уверится — пока жив последний зыкруд, в мире не все так плохо.