Дмитрий Чудсков - Невская русалка

Двух размалёванных блудниц,
Что были из моих подружек,
Из двух русалок-лоскотушек 2 2 Лоскотухи — русалки, души девушек, умерших зимою, весною или летом. В полях они «залоскачивают» (защекочивают) насмерть парней и девушек. Самое верное средство, чтобы русалки отвадились, — полынь, «трава окаянная». Уходя после Троицына дня в лес, следует непременно брать эту траву с собою. Русалка — девка любопытная, непременно подбежит и спросит: — Что у тебя в руках: полынь или петрушка? — Полынь, — следует ответить. — Брось её под тын! — громко выкрикнет она и побежит мимо, и тут-то надо успеть бросить эту траву в глаза русалке: никогда она тебя больше не тронет. Если же ответить: «Петрушка», — то русалка с криком: «Ах ты моя душка!» — набросится на человека и примется щекотать до тех пор, пока он не упадёт бездыханным. .

Сквозь поволоку их ресниц,
Чуть жив от смеси бормотушек,
Не видел лиц и небылиц

Дурацких их не понимал,
«Полынь, — они его спросили, —
Или петрушка?» Тут Василий
Глазами хлопал да икал,
В глазах-то чёртики кружили,
И приговор он подписал

Себе, когда сказал: «Петрушка».
Они же ну его ласкать,
А после стали щекотать,
Да до смерти: «Ты наша душка».
Ну а с собою забирать
Не захотели, ведь полушка,

Да без рубля, его душа.
К чертям её препроводили.
Те и того не заплатили.
Воспоминанья вороша,
Всплакнётся иногда меж лилий,
Да тьфу! Не стоят и гроша

Все эти страсти, я-то знаю,
Ведь из-за ерунды, ей-ей,
Я вечность в обществе чертей
В пруду покорно коротаю
Да маюсь от тоски своей…
Смотрю я, пудель твой зевает,

Попасть домой скорей мечтает.
Что ж, разговоры с полурыбой
Навряд его увлечь могли бы.
К тому ж он пьянство осуждает.
Не хочет шляться с забулдыгой.
Когда ж ночлег, уж он не знает.

Свернулся бедненький у пня».
«Вы что, с собакой сговорились?
Хоть ты не упрекай меня, —
Ответил я, — уж сделай милость.
Не пили мы, а просто обсудили
Последнее. Я про себя

Немного другу рассказал».
Она: «О том, как ты влюбился?»
Последний хмель мой испарился.
«Как за газетами скакал?
И как потом ты очутился,
В её усадьбе, где снискал

Расположение родных,
Где, словно юноша робея,
Готовил речь свою, не смея
Благословления у них
Спросить на брак с «чудесной феей»,
Но наконец в словах простых

Негаданно нашёл решенье…»
«Да как же ты?..» Я обомлел.
Я, верно, сделался как мел.
Застыв в немом оцепененье,
Я совершенно протрезвел.
А ей смешно: «Оставь волненья.

Мы слышим лучше вас, поэт,
И я подслушала невольно.
Мне шёпота вполне довольно.
Да, мы другие, мы «тот свет»,
Мы проникаем к вам подпольно,
Вы, к сожалению, к нам — нет».

«И часто вы у нас гостите?»
«Что до меня, то вовсе нет.
Мне ваша суета сует
Без интереса. Вы влачите
Своё житьё, мой мир согрет
Не космоса лучом, поймите.

Утробное тепло Земли
Нас греет, любит и хранит.
Так кто же Землю защитит,
Когда напасти к нам пришли?
Ведь ты поможешь мне, пиит.
Глухим остаться можно ли

Перед бедой? Беда идёт
Одна на всех, пред ней немеет
Весь наш народ и каменеет
В предчувствии, но что грядёт,
Увы, понять он не умеет
И помощи твоей лишь ждёт.

Ты разберёшься, что к чему,
Когда большой Луны восход
Случится. Завтра. Небосвод
Предстанет взору твоему,
А что уж там произойдёт,
Поэт, тебе лишь одному

Увидится. Или приснится.
Ах, я ждала тебя давно.
Пообещай ты мне одно:
Как будет солнышко садиться,
Открыть Луне своё окно.
Авось наш мир ещё продлится.

Возьми бумагу и перо.
Пиши немедля всё подряд,
Всё то, что твой увидит взгляд,
Услышит ухо, ощутит нутро.
Но коль напрасно всё галдят
Мне голоса, смеясь хитро,

Не упрекни меня наутро.
Ошибке рада буду я…
Но нет! В опасности Земля!
Я вижу, вижу, только смутно,
А чётко разглядеть нельзя.
В тебя ж я верю почему-то».

И вдруг собака зарычала,
И вроде тень мелькнула чья-то.
«Вон, — говорю, — трава примята».
На что русалка отвечала:
«Опять соседей бесенята.
Эй вы! Ваш омут у причала

Уж мал для игр и проказ?!
И нужно по чужим прудам,
Устраивая тарарам,
Козлами прыгать?! Ну я вас!
Ох, я сейчас вам наподдам!»
В траве блеснул зелёный глаз.