Томас Баррон - Потерянные годы

Когда я закрываю глаза и начинаю дышать медленно, в такт приливу, я живо вспоминаю тот далекий день. Он был суровым, холодным, полным одиночества и лишенным надежды; и когда я вспоминаю его, мне снова кажется, что я задыхаюсь, и я отчаянно хватаю ртом воздух.

С тех пор в жизни моей было много таких дней — у меня сейчас нет сил считать их. И все же тот день сияет в моей памяти ярко, как сам Галатор, я помню его так же четко, как тот день, когда узнал свое имя, как день, когда впервые взял на руки дитя по имени Артур. Возможно, я помню его в мельчайших подробностях потому, что эта боль, подобно шраму у меня на сердце, никогда не исчезнет. Или потому, что он ознаменовал собой конец целой эпохи в моей жизни. Или, может быть, потому, что он был не только последним днем, но и первым — первым днем моих потерянных лет.

Темные волны бороздили поверхность океана. Вдруг над водой показалась рука.

Волна вздымалась все выше, к небу, такому же угрюмому и серому, как море, и рука тоже тянулась вверх. Вокруг запястья образовался «браслет» из пены, пальцы в отчаянии искали, за что ухватиться, но не могли ничего найти. Рука была маленькой. Это была рука слабого существа, слишком слабого, чтобы продолжать борьбу.

Рука принадлежала мальчику.

Раздался громкий плеск, и волна устремилась к берегу. На мгновение она остановилась, замерла между океаном и сушей, между суровой Атлантикой и коварными скалами Уэльса, известного в те дни под названием Гвинед. Затем плеск сменился оглушительным ревом, волна обрушилась на берег и швырнула обмякшее тело мальчика на черные камни.

Он ударился головой об острый выступ скалы — с такой силой, что ему раскроило бы череп, если бы голову не защищали густые волосы. И остался лежать совершенно неподвижно; лишь ветер, гонимый следующей волной, слегка шевелил черные пряди, слипшиеся от крови.

Растрепанная чайка, заметив безжизненное тело, перепрыгнула через кучу камней и приблизилась, чтобы рассмотреть утопленника. Она подошла к голове мальчика, ухватила клювом длинную водоросль, обмотавшуюся вокруг его уха. Водоросль не поддавалась, и птица принялась тянуть и дергать за нее, издавая сердитые крики.

Наконец, чайке удалось оторвать водоросль, и она с торжествующим воплем прыгнула на обнаженную руку. Тело, которое едва прикрывала изорванная, мокрая коричневая туника, казалось таким маленьким — даже для семилетнего мальчика. Однако, взглянув на его лицо, можно было подумать, что он намного старше — возможно, дело было в форме лба или морщинках у глаз.

Внезапно мальчик закашлялся; его вырвало морской водой, затем снова начался приступ кашля. Чайка с резким криком выронила водоросль и, захлопав крыльями, поднялась на скалу.

Мальчик несколько мгновений лежал неподвижно. Во рту у него стоял вкус тины и рвоты, на зубах скрипел песок. Он чувствовал мучительную пульсирующую боль в затылке, острые камни впивались в тело. Затем его снова одолел кашель, изо рта хлынула морская вода. Он с трудом втянул в себя воздух. Сделал второй вдох, третий. Тонкие пальцы медленно сжались в кулак.

Волны накатывали на берег и отступали, накатывали и отступали. Так прошло долгое время, и крошечная искорка жизни в теле мальчика вот-вот готова была погаснуть. Он чувствовал лишь боль, и мысли его были пусты. Как будто он утратил самого себя. Или как будто в сознании его возникла некая стена, за которой скрылись все чувства, и остался только страх.

Дыхание его замедлилось, пальцы разжались. Он сделал резкий вдох, словно собрался снова закашляться, но затем обмяк, как мертвый.

Чайка приближалась осторожно, мелкими шажками.

И в этот момент луч энергии, возникший неизвестно откуда, пронизал его тело. Оказалось, что он еще не готов умирать. Мальчик снова пошевелился, сделал вдох.

Чайка остановилась.

Он открыл глаза; дрожа от холода, перевернулся на бок. Почувствовал, что на язык попал песок, и хотел его выплюнуть, но ничего не получилось — он лишь снова ощутил позыв к рвоте от тошнотворного привкуса водорослей и морской воды во рту.

Собрав все силы, мальчик поднял руку и вытер рот остатками рукава. Затем ощупал свежую шишку на затылке, поморщился. Заставил себя приподняться, уперся локтем в камень и сел.

Так сидел он, слушая шум волн и шорох камней. На мгновение ему показалось, что сквозь мерные удары волн и пульсирующую в черепе боль донесся какой-то звук — возможно, голос. Голос из иных времен, из иного мира — но он не помнил, какого именно.