Томас Баррон - Потерянные годы

— Останься, — в отчаянии умоляла она. — Ты всего лишь двенадцатилетний мальчик! И к тому же почти слепой! Ты понятия не имеешь о том, какие опасности ждут тебя. Послушай меня, Эмрис. Если ты останешься со мной еще хотя бы несколько лет, ты станешь взрослым. Тогда ты сможешь выбирать себе дорогу в жизни. Сможешь стать бардом. Монахом. Кем захочешь.

Видя упрямое выражение моего лица, она попыталась подойти с другой стороны.

— Что бы ты ни собрался предпринять, давай не будем решать прямо сейчас. Давай я расскажу тебе какую-нибудь историю, что-нибудь такое, что помогло бы тебе разобраться в этом безумии. Как насчет твоего любимого сказания? О бродячем друиде, который спас святую Бригитту от рабства? — Не дожидаясь ответа, она начала: — Настал день в жизни юной Бригитты, когда она…

— Нет, — покачал я головой. — Я должен узнать свою собственную историю.

Бранвен с трудом поднялась на ноги.

— Я оставила там многое из того, что было дорого мне — тебе этого не понять. И знаешь, почему я бежала? Чтобы спасти свою жизнь — и твою. Разве тебе этого мало?

Я ничего не ответил.

— Неужели тебе обязательно это делать?

— Пойдем со мной.

Она прислонилась к стене, чтобы не упасть.

— Нет! Я не могу.

— Тогда расскажи мне, как туда добраться.

— Нет.

— Хотя бы с чего начать поиски?

— Нет.

Я ощутил внезапное желание проникнуть в ее мысли, словно в сердцевину цветка. Затем вспыхнуло пламя, опалило мой мозг. Я вспомнил о своем обете — и о своих страхах.

— Скажи мне только одно, — взмолился я. — Однажды ты обмолвилась, что знала моего деда. А отца моего ты знала?

Лицо ее исказилось.

— Да. Я знала его.

— А он был… э-э… он не был человеком? Он был… демоном?

Лицо Бранвен превратилось в неподвижную маску. После долгого молчания она заговорила странным голосом, словно обращалась к кому-то далекому.

— Я скажу тебе только одно. Если тебе суждено с ним когда-нибудь встретиться, помни: он не таков, каким кажется.

— Я это запомню. Но больше ты мне ничего не расскажешь?

Она сделала отрицательный жест.

— У меня есть отец! Я просто хочу увидеть его, познакомиться с ним.

— Лучше тебе этого не делать.

— Но почему?

Вместо ответа Бранвен снова печально покачала головой, затем отошла к низкому столику, на котором были разложены ее целебные травы. Она быстро выбрала какие-то листья, истолкла их в крупный порошок и насыпала в кожаный мешочек, перевязанный шнурком. Протягивая мне мешочек, она покорно произнесла:

— Надеюсь, это поможет тебе исцелиться от болезней и ран, возможно, даже смертельных.

Я хотел было ответить, но она снова заговорила.

— И еще прими вот это от женщины, которая так хотела, чтобы ты называл ее матушкой. — Она медленно сунула руку за ворот рубахи и вытащила свою подвеску.

Несмотря на слабое зрение, я заметил, как сверкнул зеленый камень.

— Но это твоя вещь!

— Тебе она понадобится больше, чем мне.

Она сняла с шеи кожаный шнурок и, прежде чем повесить драгоценный камень мне на шею, в последний раз сжала его в пальцах.

— Он называется… Галатор .

Когда я услышал это слово, у меня перехватило дыхание.

— Храни его, как зеницу ока, — продолжала Бранвен. — Сила его велика. Если он не сможет уберечь тебя, значит, тебя не спасет ничто и никто, кроме Бога.

— Ты берегла меня. Ты свила мне надежное гнездо.

— Возможно, когда-то это было и так. Но сейчас… — На глазах у нее выступили слезы. — Сейчас ты должен лететь дальше.

— Да. Сейчас я должен лететь дальше.

Она мягко прикоснулась к моей щеке.

Я повернулся и вышел из комнаты, и за мной следовало лишь эхо моих шагов.

Ступив за резные деревянные двери церкви Святого Петра, я очутился среди суеты и шума Каэр Мирддина. Мое слабое зрение не сразу освоилось с непрерывным движением. Колеса телег и копыта лошадей громыхали по мощеным улицам, во всех направлениях двигались ослы, свиньи, овцы и лохматые собаки. Торговцы во все горло расхваливали свои товары, нищие хватались за одежды прохожих, прося подаяния, зеваки собрались вокруг какого-то человека, жонглировавшего шарами, и люди самого различного облика и положения шагали мимо меня, нагруженные корзинами, узлами, свежими овощами, кипами тканей.

Я оглянулся на куст боярышника, верхушка которого виднелась над церковной стеной. Несмотря на всю боль и отчаяние, испытанные мною в этом месте, я знал, что мне будет не хватать монастырской тишины нашей комнаты, монотонного пения монахинь, голоса птицы, живущей среди листвы за окном. И еще я неожиданно сильно затосковал по Бранвен.