Дмитрий Манасыпов - 13 участок. Чужак [AT]

От брауни, разбудившего меня ударами по двери и недовольными воплями. Мол, слышь, человечина, там за тобой приехали. Вставай и вали нахрен отсюда, больно уж людским духом смердит.

Куда сильнее оказался запах кофе. Как бы меня домовой меня не ненавидел, но не выполнить приказа пани Ковальски явно не мог. И ясна панна, живи она долго, отправила брауни с подносом, где красовалась большущая кружка кофе. Уж кто-кто, а домовладелица Ядвига прекрасно знала — какой именно я люблю.

Первая «лаки» всегда кажется куда крепче следующих и курить ее стоит осторожно, чтобы не закашляться. Заставлять Абака ждать было некрасиво, тем более, что Ворон явно понял мою в нем потребность. Можно бы и добраться до участка за собственным буцефалом, но это трата времени, а его… а его не так много.

Кофе почти залпом, вторую прикурить от первой, проверить наличность, отложенную на наступивший черный день и вперед. Да, мне не рекомендуется шастать по городу, у меня нет ни жетона, ни моих стволов, но прокатиться в «Тихий лес» мне же никто не запрещал, верно?

— А, вот и он, — прокомментировал Абак, наблюдая за мной, садящимся на пассажирское. — Подавил на массу, братишка? Девочки не приснились?

— Я тоже рад тебя видеть.

— Я разве говорил о чем таком? — удивился Ворон. — Ну, как скажешь. Что-то подсказало мне прямо с самого раннего утра, Кроу, что я тебе необходим. Так ли это?

Старые такие Старые…

— Да. Мне нужно к Межинскому.

— О, мы снова едем к шляхтичу. Остановимся из-за блинчиков?

— Я бы хотел пораньше попасть к нему.

— Как скажешь, фраерок. — Ворон кракнул клювом и мы поехали.

Ночной Город живет не только ночью. Днем, понятное дело, многие предпочитают находиться дома, ну, либо там, что им заменяет этот самый дом. Но следы Старых и Других, если знаешь куда смотреть, не скроешь.

Два газетчика, разносящих почту и свежую прессу, с виду обычные парнишки. На самом деле — типичные полукровки, явно со следами то ли кобольдов, то ли гоблинов. Эта мелкая пакостная дрянь, в смысле, гоблины, весьма любили пошуршать вечерами по обычным простуткам. Почему те не делали аборты? Да кто ж их знает.

Кондитерская на самом углу, перед перекрестком, под красивым тентованным козырьком. Зеленая наяда, черные волны, дымящиеся чашки. Кондитерская принадлежала сильфиде, красавице с голубыми глазищами, русо-золотистой косой до самой… до самой и обожавшей сладкое. Вместе с ней сладкое обожала вся приличная часть квартала, доказывая свою любовь столиками, полностью занятыми.

Мы чуть постояли на перекрестке, пропуская автобус, развозящий всяких офисных бурундуков к рабочим закуткам и возвращавший из порта работяг. Водитель, длинный тощий африт, ничем не выделялся среди обычных людей. Если не считать форменной фуражки, выпиравшей в двух местах рожками и ростом, явно не находищимся в рамках нормы.

Да, это Ночной город, спокойно соседствующий с дневным Нью-Йорком.

Открытая лавка старьевщика… О, да, в нее я заперся сразу, поселившись в районе. Магазин — не магазин, склад — не склад, всего понемножку, одним словом — лавка, пусть такое тут не в ходу. Хозяин, старый дед, сухой и длинный как жердь, оказался… эмигрантом. Эмигрантов тут пруд пруди, особенно с окраин моей то ли бывшей, то ли никогда ей не ставшей, родины. Желчный чернокнижник Кислинский понаехал в Ночной Город с самого Киева. Ко мне относился странновато, но принимал за своего. Особенно после моего нежелания изымать у него довольно страшноватую коллекцию, хранившуюся в подвальчике дома, что он выкупил под магазин и собственное жилье.

Я, видно, ухмыльнулся воспоминаниям. Ворон, вроде бы смотревший только вперед, но, на самом деле, видевший все, осклабился. Думаете — невозможно осклабиться, имея клюв? Я вам завидую, вы не видели Ворона, довольно скалящегося очередному доказательству человеческой дурости в моем лице:

— Кроу, ты вместе с жетоном отдал те опилки, что заменяют тебе мозги? Чего улыбаешься, дурачок-простофиля?

Сказки, надо полагать, Абак тоже читал. Все чудесатее и чудесатее.

— Вспомнилось кое-что…

— Ты про дерьмовую коллекцию дерьмовых предметов культа в чулане того поца?

Абак мотнул клювом на лавку Кислинского, давно оставшуюся позади.

— Ты-то откуда в курсе?

Ворон предпочел не ответить.

Да, коллекция у Кислинского была так себе. Инкунабулы, рассыпающиеся от времени. Заспиртованные младенцы с явными признаками то ли вырождения, то ли стороннего вмешательства в процесс внутриутробного развития. Засушенные чучела совершенно мерзопакостных уродцев, больше всего напоминающих явные неудачи таксодермистов.