Мария Семенова - Братья

Сеггар сидел возле братского шатра на санях. Слушал море, плескавшееся в гулких завитках раковины. Сегодня он вновь созывал главарей переселенцев. Убеждал исполчиться.

— Кощеи думают, мы с Ялмаком споримся, кому их дальше вести, — рассказал вернувшимся Крагуяр. — Их дело-де сторона: коли ратью не встанут, он и не тронет.

— А сказывали, что он ими разбойной шайке за наши головы уплатил?

— Сказывали. Не верят.

Ильгра оглянулась на Светела:

— Надо было по-твоему сделать. Только не в чистом поле на позор выставить, а здесь. И у Ялмака двое убыло бы.

— Не люблю кощеев, — ворчал Гуляй. — Добрый купец за товар смертный бой принимает, а эти себя отстаивать не хотят! Деды свободы не удержали, и внуки туда же. Утки бескрылые! Хлевок давно сгорел, а всё летать не попробуют! Знай хозяина ждут!

Он по вершку осмотрел свой лук. Привязал к запасной тетиве новые надёжные петли. Перебрал стрелы в обоих колчанах.

— Незамайка! Ногу поправишь?

Светел с готовностью сел рядом, наложил обе руки на больное стегно. Погнал вон злых багровых червячков, норовивших угнездиться возле кости.

— Стой, нога, упорно, носи безустально, сягай машисто… Дядя Гуляй, а Непогодье что говорит? Его вроде слушали?

— Ему сразу припомнили, как связанный сидел, а мы выручили. Да вон он, сюда идёт.

Непогодье тянул ручные салазки, полные дров.

— Прими, воевода. Всё веселей перед боем ночь коротать.

У Сеггара на коленях лежал двуручный косарь. Длинный, тяжёлый, с жестоким зубом у конца леза. В мечах косарь — как в топорах колун: даже ненаточенный по чём попадёт, то пополам и развалит. Шлем не шлем ему, броня не броня! А Сеггар свой страшный клинок ещё и точил. Выглаживал Орлиный Клюв камнем. Проверял, сбривая волоски на запястье.

— Себе дров оставил? — спросил он, кивнув на салазки.

Непогодье отмахнулся:

— Ялмака с поля собьём, новые будут. А не собьём, не занадобятся. — Помолчал, помялся, спросил: — Дурёху мою, случаем, не видали? Сына проводил, и сноха ни дать ни взять в кротовину канула.

— А у нас почто ищешь? — спросила лукавая Ильгра. — Мыслишь, опять с Незамайкой нашим милуется?

— Да ну вас, охальников. Курица бессмысленная, поди, за Неугасом удрала. Мало ли, вдруг след находили…

— Ты, батюшка свёкор, зачем смелую девку хулишь?

— Затем, что могла бы в ратный день пригодиться. Раны повивать, стрелы вытаскивать.

Витязи оживились.

— Правда, что ли, стрелы умна вынимать?

— Сам видел.

— И наконечник не упустила? А зажим где взяла?

— Веточку расщепила…

Крагуяр выволок поддон, занялся костром.

— Вижу, пошаливают у вас, да как-то неспоро: стрелы тратят, подранков бросают, — медлительно проговорил Сеггар. — Потом укажешь дорожку? Чтобы нам между делом наняться, лихих людей поучить.

— Подскажу…

Непогодье глядел в сторону. То ли притчу дорожную вспоминать не хотел, то ли думал над уверенным Сеггаровым "потом".

У Светела почти вся справа была готова для битвы, оставалось проверить кольчугу. Ближе к утру витязи начнут последнее таинство. Будут один другому исповедовать совесть, смазывать бесскверной кровью щиты. Светелу впервые предстояло воинское очищение, он боялся запамятовать мелкий грешок и тем лишить правды братскую оборону.

— Я твою кольчужку переберу, — сказала Ильгра. — Ты нам, Незамаюшка, лучше в гусли сыграй.

Крагуяр высек огня, уронил искры в берестяное гнёздышко с тряпичным трутом. Костёр уверенно занялся.

В глубине кощейского городка трепетали, всхлипывали струны андархского уда. Галуха, некогда певший царевичам, выводил одну за другой нищенские жальны́е, надеясь заслужить немного еды.

— Самовидца рассказ…

— Погоди, — вскинул варежку седой вор.

Галуха покорно приглушил струны. Сунул иззябшие руки под мышки. У воинского шатра горел костёр, долетало бряцанье гуслей.

Всё же голос у дикомыта был деревенский. Громкий, корявый, оскорбительный для тонкого слуха. Ни врождённого дара, ни выученного изящества, одна свирепая мощь. И песня под стать… дикая, грубая.

Запевале подголосками отозвалась дружина, хотя других северян в ней не было. Последнее "а и трусов не родя-а-а-ат!" неожиданно взял женский голос. Такой же не слишком певчий, но рьяный.

— Ишь выносит, — одобрил юный кощей. — Хочешь, деда, послушаем?

— Хочу, — кивнул старый варнак.

Бросил Галухе рыбёшку, пошёл прочь, опираясь на плечо внука.