Наталья Авербух: Напарница вампира

Итак, предлагая публике роман, который, возможно, заставит её по-новому взглянуть на некоторые события в истории родной страны, наше издательство никоим образом не ручается за достоверность описанных в книге событий, равно как и за точность упоминаемых автором имён и названий. В настоящее время истинным является лишь тот факт, что некая Ивона Рудшанг жила в неком острийском семействе в качестве тётушки и в таком же качестве и была похоронена. Что касается других имён, то всё, что дало наше расследование — это два лежащих рядом камня на старом столичном кладбище для бедняков: Амалия Вайль, девица и «Беренгарий, от которого отреклась семья, а следом и весь мир», как весьма пафосно было написано на табличке, причём второй камень, по всей видимости, положен на пятьдесят лет раньше 2 2 Чтобы не вводить читателей в недоумение, поясним, что в прошлом веке существовал обычай класть камни даже на могилы самых бедных людей, за чьи похороны некому заплатить. В таких случаях могли подойти любые камни весом от одного стоуна, и к надгробьям обычно прикрепляли деревянные или медные таблички с указанием имени. Прим. дейстрийского издательства. .

Нам петь недолго суждено,

Отмерен жизни срок.

И стелет время полотно

Из боли и тревог.

И стелет дева нам постель,

В её глазах — тоска,

Осенний вечер и свирель.

Как будто бы близка.

Как будто мне предрешено,

И крепко слажен быт.

Вот только на душе черно

Да в горле всё саднит,

Всё давит, крутит, кружит мир,

Не мысли — письмена! —

Во мне рождаются: ампир,

Столетняя война,

Кресты и танцы, тронный зал,

Раскаянье и смерть…

Как близок мнимого оскал!

Его мне не суметь

Отринуть. Врос навечно в плоть,

Корнями — до души!

Что толку призывать: «Господь!»

В полуночной тиши?

Я вместо храма поутру

Отправлюсь до границ

Седого кладбища, сотру

Пыль вечности с глазниц

Фамильных призраков чужих,

Скулящих у могил.

Свидетелей времён былых

Давно уж мох сокрыл,

Пожрала плесень, как чума,

Подёрнуло травой.

Мне мёртвых ближе имена,

Пусть я ещё живой.

Среди чугунной городьбы,

Среди гранёных лиц

Бреду, укрывшись от судьбы,

К камням, упавшим ниц

Пред кем-то, сгинувшим давно

В безвестие имён.

Им душу чуткую дано

Терзать. И горький стон,

Без спроса рвётся из груди,

Лишь вспомнятся едва

В лучах рассветных и пыли

Два серых валуна.

И я прошу лишь об одном,

Почти уже крича:

«Гори, остывшая давно

Истории свеча!

Из мрака лет, из пустоты,

Из самых дальних даль

Воскресни прошлое, и быль

Передо мною встань.

Кем ты была, девица Вайль,

Кем, Беренгарий, ты?»

А в небесах грохочет сталь,

Косматы и густы

Рыдают тучи, и листвы

Шумит под ливнем вязь…

Не из земли — из-за спины

Услышал я рассказ 3 3 «Двум могилам», стихи А. Садовникова. .

Я вышла на улицу и замахала рукой, увидев остановившуюся на углу конку. Кондуктор придержал для меня дверь, учтиво подал руку, но после разглядел при свете фонарей простую шляпку и неказистую накидку и отвернулся. Я сама поднялась на площадку и прошла внутрь. Против обыкновения, конка была почти пустой, так что можно было занять почти любое место на сидении.

Дверь захлопнулась, прозвенел звонок и конка тронулась. Выждав немного для приличия, кондуктор двинулся по салону, собирая с немногочисленных пассажиров свою обычную дань. Я купила билет до самого дома (рельсы проходили в пяти шагах от наших дверей) и огляделась по сторонам. Усталые лица пассажиров и заляпанное грязью стекло не сулили никакой пищи для размышлений. Всё как всегда, и один вечер как две капли воды похож на предыдущий… Скучно!

Внезапно дверь салона распахнулась, пропуская смугловатого мужчину в красно-чёрной куртке. Спустился с империала или вскочил на ходу? Кондуктор, по крайней мере, повёл себя так, будто видит его впервые: двинулся навстречу, требуя приобрести билет. Новый пассажир его, казалось, не заметил, прошёл мимо в конец салона и сел прямо напротив меня.

От нечего делать я принялась его разглядывать, приличия ради стараясь делать это незаметно.

Смугловато-жёлтая кожа, узкое лицо, карие глаза с каким-то мальчишеским выражением смотрели, между тем, серьёзно и даже встревоженно. Мужчина был одет во всё красно-чёрное, а в руках сжимал тех же цветов заплечную сумку. Такого странно встретить и в деревне в охотничий сезон, но в городе?