Ника Ракитина - Ратанга [СИ]

— Эй, ну как, поговорили? Далеко ли собралась?

Я хотела промолчать, но вдруг нежданная мысль пришла в голову, и я вернулась к парню.

— Далеко ли, близко — не тебе спрашивать. Ты лучше вот что ответь — молчать умеешь?

Он радостно захохотал:

— Могу, коли сильно попросят!

— Нож какой-нибудь есть у тебя?

— Какой-нибудь — это в трапезной, — усмехнулся парень, — у меня боевой, двуострый.

— Дай мне его, — попросила я. — Ненадолго дай, верну тотчас же.

— Ну, коли так… — он пожал плечами, вынул из-за отворота сапога нож с костяной рукоятью и длинным тонким клинком. — Бери. Ты чего задумала-то?

Не отвечая, я взяла нож, потрогала лезвие ногтем — хорошо ли наточено — а потом повернулась спиной к стражнику и, стиснув зубы, полоснула себя по скуле. Острое лезвие мгновенно вспороло кожу и — или это мне почудилось? — заскрипело по кости. Я зажала порез ладонью, вытерла нож о платье и отдала стражнику. Тот не сводил с меня растерянного взгляда.

— Ты чего натворила?

— Ничего. Умеешь молчать — молчи.

Может, он еще что спросил, но я, не слушая, побежала прочь, через площадь к дороге, ведущей вниз. Уже совсем стемнело, но дорог была хорошо видна, и я бежала быстро, старательно зажимая щеку ладонью. Теплая кровь ползла, просачивалась сквозь пальцы, медленно и щекотно. Боль была несильная, саднящая, и еще перехватывало дыхание, как от сильного ушиба.

Никого не встретив, добежала я до Дома Исцеления. Почти все окна его были темны, лишь в коридорах горели редкие походни. В нашем покое чадила полуугасшая плошка. Алин спала, ровно и тихо дыша. На столе стояла миска с остывшим ужином, но о еде я думать не могла. Пальцы слиплись от крови, а она все не останавливалась. Я вспомнила, что в нише над столом среди прочих лекарств стоит коробка с кровохлебкой. Я попыталась нашарить ее в темноте и задела какую-то чашку, та упала и со стуком разбилась. Алин мгновенно вскочила, будто и не спала.

— Ведьмин корень! Ты что по ночам шаришься?

— Я нечаянно, — ответила невнятно, потому что боль свела щеку. — П-прости…

Алин, прихватив плошку, шагнула ко мне. Я невольно прикрылась локтем.

— Умыться, что ли, забыла? — недоуменно моргая, она с силой отвела мою руку и охнула: — Да ты в крови, девчонка! Что случилось?

— Поцарапалась…

— Об чей кинжал? — усмехнулась она. — Меня, милая, не обманешь, — и спросила с внезапной тревогой: — Уж не из-за меня ли?

— Нет… Сама…

— Что-о? Да ты с ума сошла! А-ну, садись, — Алин толкнула меня на скамью, — Сиди, здесь кувшин был, обмою… Так… кровохлебка… Слушай, девчонка, да как же тебя угораздило?

Она говорила и одновременно обмывала порез, втирала в него кровохлебку, прикладывала какой-то лоскут и так была сейчас похожа на Странницу, что мне почудилось, будто разговор продолжается. И я сказала невнятно, стараясь не двигать левой щекой:

— Хочу, чтобы меня ни с кем не путали.

Алин замерла и пристально взглянула на меня.

— Дурочка, — сказала она, — ну какая же ты дурочка. Лицо себе испортить из-за такого пустяка…

— Это не пустяк! — забывшись, я дернула щекой, и от боли стиснулось дыхание.

— Молчи, — велела Алин. — Потом ответишь, — и, нагнувшись, шепотом спросила: — Она знает?

— Нет, — с трудом выговорила я.

— Ну и ладно, — отчего-то вздохнула Алин. — Да сиди ты смирно, дурочка…

У Красных Врат мне пришлось задержать коня. В распахнутые настежь ворота один за другим вползали возы. Они были так тяжело нагружены, что колеса вязли в щебне по ступицу. За возами шли люди, запыленные, усталые. Это были жители окрестных селений. Они доставляли в Ратангу еду, получая взамен изделия городских мастеров, и находили здесь убежище на случай нашествия — как сейчас. Они шли и шли мимо, с надеждой взглядывая на высокие стены, на суровых стражников. Казалось, что идущим не будет конца. Но вот прошли последние, и не успела улечься поднятая ими пыль, как я поспешно выехала из ворот, и они затворились за моей спиной.

За те две недели, что я была в отряде Лунных Всадников, я столько раз ездила в город и обратно, на рубеж, занимаемый отрядом, что конь мой эту дорогу знал наизусть. Поэтому я отпустила поводья и отдалась своим мыслям. Очень уж редко в последнее время мне выпадало оставаться наедине с собой — с тех пор, как в покой, где жили мы с Алин, явилась Тлели и сообщила о поручении Странницы. Мое желание было исполнено так быстро, что я даже не успела испугаться; и уже на следующий день Тлели учила меня на валах, как владеть мечом. Она была терпелива и не ругала меня за ошибки, лишь недоуменно сдвигала брови, удивляясь, как можно не уметь таких простых вещей. И так же сдвинув брови, объясняла, как натягивать тетиву и целиться с упреждением на ветер. Как затягивать подпругу, чтобы не оказаться вместе с седлом под брюхом коня. И еще многим вещам учила меня Тлели; и когда наступал вечер, плечи мои ныли, а ложка выскальзывала из дрожащих пальцев. И все же я не жалела. И даже хотела навестить Странницу и доказать ей, что она ошибалась, не отпуская меня в войско, и поблагодарить за то, что все-таки отпустила. Но я не решилась.