Ника Ракитина - Темные властелины на дороге не валяются [СИ]

Он впился в испачканные элем губы и, сочетая искусственное дыхание с массажем, бодро полез ладонью под бронелифчик.

— Не трогайте меня! Я не люблю, когда меня чужие обнимают! — отперлась от первой помощи рыжая, удачно двинув Топинамбура коленом. Эльф ухнул и обмяк.

— Браво, сестренка, — сидящая отставила чашу и раза два свела и развела ладони. — И поскольку мы выяснили в нашем маленьком поединке, что Лаирнэ все-таки я, то придется тебе назваться другим именем.

Рыжая в ночнушке ковырнула ногою пол и надулась, не признавая себя побежденной, но не отваживаясь вслух о том сказать.

— Не испытывай мое терпение.

— Струна Забора. Это мой сценический псевдоним, — поведала соперница, мило краснея. — Но… если для тебя это слишком сложно, зови меня Бомжиха.

Лаирнэ закашлялась и опрокинула в себя остатки эля.

— Нет-нет, вполне. А…

Между тем Лютый, перебирая ладонями ножку стола, привел себя в вертикальное положение и мрачно воззрился на рыжих, пытаясь уразуметь, которая из двоих ему приложила. И вправду ли их двое. Струна охнула, одну руку устремила к менестрелю, а второй схватилась за грудь:

— Это он! Великий герой! Тот, к которому я несла свое истерзанное сердце!

— Ого! — заметила эльфийская принцесса. — Ты точно уверена?

Менестрелька извлекла из-за пазухи кусок пергамента, выглядящий так, будто им регулярно вытирали сковороду.

— Я сняла это… со столба… и ношу у сердца.

Она развернула пергамент жестом глашатая, зачитывающего императорский указ:

— «Четыре полновесных серебряка тому, кто укажет местонахождение Топинамбура Лютого по прозвищу Красавчег, повинного в пошлости, глупости и отсутствии музыкального слуха. Раса, возраст (предположительно), приметы…» — «Совпадают», — объявила рыжая в ночнушке с придыханием. — «При поимке особо опасен. Можно скончаться от смеха».

— Ложь! — возопил менестрель и, вырвав у Струны пергамент, стал запихивать в рот. — Я кува бовше штою!

— Действительно, он, — покусывая губку, признала Лаирнэ. — Но на героя как-то не тянет.

Струна и Лютый не разорвали ее лишь потому, что в таверну снова кто-то вошел. Вернее, не кто-то, а два вполне конкретных мужика в черных сагумах, натянутых поверх чешуйчатых доспехов. Были оба в круглых, похожих на тазики шлемах, так что их расовую принадлежность Скайрысь определить не смог. У обоих при бедрах болтались широкие короткие мечи, а левые кулаки закрывали баклеры. Один, кроме прочего, был вооружен еще и арбалетом. Какой нечистый занес этих двоих в «Дрим одинокого эльфа», Рысь, кстати, тоже представлял не особо. Может, им просто хотелось промочить горло. Или поинтересоваться, который час. Или даже: как пройти в библиотеку? Вот только черным почему-то не обрадовался никто, кроме трактирщика. Впрочем, каждый из завсегдатаев отреагировал по-своему. Кто-то, подобно Смиту, полез под стол. Кто-то, обогнув залу по стеночке, устремился к выходу. Пара особо умных деловито взлетела по лестнице, скрываясь в нумерах. И только Красавчег рвался в бой. Он снял с пояса и поцеловал лютню и, привстав на колено, протянул ее Лаирнэ:

— Сберегите ее для меня. Если я погибну, то… пусть она напоминает вам обо мне.

Красавчег вытер скупую мужскую слезу. Струна Забора надулась. «Эльфийская принцесса» показала ей язык. А Топинамбур стал вытаскивать меч. Именно стал, а не выхватил с шипением или свистом, чтобы воткнуть в беззащитное горло, как это представлял себе Рысь. То есть, выхватить-то эльф попытался, но… запихать цвайхандэр в ножны было ошибкой критической. Лютый снял меч со спины, разложил на столе и задумчиво на него уставился. Потом перевел взгляд изумрудных глаз на Забору:

— Держи конец!

Струна покраснела, но догадливо ухватилась за ножны как можно дальше от рукояти. Эльф, пятясь задом, извлек клинок. Черные, заговорившись с трактирщиком, не обращали ни малейшего внимания на возню за спиной. Рысь мучительно решал нравственную дилемму, окликнуть их или не стоит, сжимая кулаки у груди и распаляя себя воспоминаниями о позорном столбе. Лаирнэ с лютней перебралась на лестницу и подкручивала колки, должно быть, собираясь подбадривать сражающихся песней.

— Благословляю тебя на бой! — возопила менестрелька, крест-накрест взмахивая мандолиной.

Лютый закряхтел и воздел цвайхандэр над головой. Потолочная балка разошлась с его кончиком на какой-то полудюйм; увлекаемый тяжестью клинка, менестрель совершил пируэт, пьяно покачнулся и затормозил, впечатавшись в стойку боком. Меч же, продолжая неуклонное движение, проскочил над головой хозяина корчмы и застрял в дубовой бочке за его спиной. Из трещины потекло липкое и зеленое: судя нестерпимому сенному по запаху, лучший вересковый эль.