Дж. Э Уайт - Ловушка для вексари [litres]

– А вы кто? – спросила Кара.

Старуха почесала голову, выудила что-то из волос и щелчком отбросила в сторону.

– Ты ещё не ответила на мой вопрос. Как ты догадалась, как оттуда выбраться?

– Мы с мамой раньше ходили собирать травы на Опушке, – ответила Кара. – Мама была целительница, а на Опушке растёт много растений, которые годятся на лекарства. Но она меня учила и тому, каких растений следует избегать. И хищные растения вроде этого показывала, тюлинеты и земляные красавицы. Однажды вечером – мы весь день убирали капусту, я это запомнила, потому что у меня все руки были зелёные, я то и дело вытирала их о своё платьице, – она повела меня вглубь Опушки, и мы присели рядом с какими-то лепестками – мне показалось, будто они просто лежат на земле. Мама пригасила фонарь, и мы сидели в темноте и щёлкали семечки.

Голос у Кары сорвался, и она немного помолчала, чтобы взять себя в руки. Именно от таких мелких, сугубо личных воспоминаний о маме сердце каждый раз пронзала боль утраты.

– И тут вдруг по земле пробежала мышка, и ловушка раз – и захлопнулась в мгновение ока. Лепестки сомкнулись, отделились от земли, и растение принялось вращаться на коротком стебле. Мама подвела меня поближе, чтобы мне было слышно, как мышка шуршит внутри. «Бедняжке кажется, что она по-прежнему бегает на свободе, – сказала мне мама. – Она не понимает, что воздух внутри скоро закончится. Ещё чуть-чуть – и ей конец». Я взмолилась, чтобы она спасла мышку. Обычно мама не вмешивалась в то, что творится на Опушке, но в тот раз она послушалась. «Эти лепестки очень мощные, – сказала она, – даже самому могучему человеку в Де-Норане не под силу их раздвинуть. Но вот, погляди!» Она подцепила лепестки ногтем, они застыли и развернулись, и получился такой холмик, по которому мышка скатилась на землю.

– И что, в гритченлоке ты поступила так же? – спросила старуха. – Раздвинула лепестки? Просто старая уловка, и ничего больше?

– На самом деле, это сделал мой братишка.

Тафф, который по-прежнему ловил на язык дождевые капли, радостно улыбнулся и помахал рукой.

Старуха вздохнула.

– Опушка – необычайно опасное место для детей.

– Ну, у нас вообще было необычайное детство.

– Как тебя звать?

– Кара Вестфолл. А это мой брат, Тафф.

Старуха чуть заметно кивнула, как будто Кара подтвердила то, что она и так уже знала.

– А вы кто? – спросила Кара.

– Ну, от рождения, если тебя интересуют такие вещи, я звалась Маргарет Оллвезер. Но ты, должно быть, знаешь меня под другим прозвищем, которое мне дали намного позднее. Мэри-Котелок, слышала?

Тафф тихонько ахнул и подался поближе к Каре.

– Ага, – сказала Мэри, – вижу, вы обо мне слышали.

Холодный дождь тёк Каре за шиворот. Ветер жалобно завывал в кронах, как будто пытался что-то сказать, но никак не мог выговорить.

– Вы же умерли, – сказала Кара. Она шагнула вперёд, загородив собой Таффа, и выхватила перочинный ножик. – Вы же умерли несколько столетий назад!

– Я исчезла несколько столетий назад. Разница существенная.

– Но не могли же вы прожить так долго!

– Но всё-таки прожила. Замечательная штука эта магия!

– Вы его не тронете, я вам не позволю!

Мэри-Котелок смерила Кару неприкрыто-насмешливым взглядом.

– А зачем мне вообще его трогать?

– Я о вас наслышана! Я знаю, что вы творите с детьми.

– Ты знаешь, что я творила когда-то. Но вам нужна моя помощь. Вы тут одни-одинёшеньки, и вам уже грозит опасность. Здесь водятся твари, которые чуют магию, которые готовы на всё, чтобы её отведать…

– А у меня и нет магии.

Мэри-Котелок усмехнулась. Зубы у неё пожелтели от старости, но всё ещё выглядели достаточно острыми, чтобы кусаться.

– Ой, что-то не верится, Кара, дочь Хелены!

Порыв ветра пронёсся над лесом. Вместо того чтобы зашуметь, листья зашептались: на них обрушился поток слов, почти членораздельных – но не совсем. Шёпот этот был полной противоположностью колокольчикам, пению, гулению младенца. В нём слышалось полное отсутствие всякой надежды.

– Что это? – воскликнула Кара, с изумлением обнаружив, что глаза у неё наполнились слезами.

– Чащоба не такая, как другие леса, – отвечала Мэри. – Эти деревья питаются не плодородной почвой и солнечными лучами – они растут на боли и страданиях, горе и отчаянии. Эти листья никогда не желтеют и не краснеют, не шуршат под ногами прохладным осенним вечером. Но временами, когда ветер дует в нужную сторону, они шепчутся.

Ветер улёгся, деревья смолкли, и сделался слышен треск ветвей – что-то ломилось через лес в их сторону. Стенающий вой разнёсся эхом среди деревьев, ему откликнулся хор пронзительных чирикающих голосов.