Ребекка Роанхорс - След молнии [litres]

Надо вставать.

Но я не могу. Что-то серьезное сломалось в моем теле, я не могу заставить его двигаться.

Сердце мое громко стучит, и это единственный звук, который я слышу. Шум толпы растворился в туманном гуле далекой бури. Я моргаю, но медленно. Очень медленно. Силы кланов истощились в напряженной битве, и теперь я не могу даже пошевелиться. Оглушенная, искалеченная и беспомощная, я просто смотрю, как он идет ко мне.

Мне приходится прилагать огромные усилия, чтобы хотя бы остаться в сознании. Тем не менее на краю поля зрения постепенно смыкается темнота.

Мне кажется, я вижу Кая, борющегося с охранниками из Медвежьего клана. Он что-то кричит, но я его не слышу. Что-то с ним не так. Он далеко от меня, но он светится. Он превратился в невозможную серебристую фигуру, окруженную темным ореолом из теней. Это не может быть правдой.

Рука Нейзгани хватает меня за здоровое плечо и переворачивает на спину. Я кричу, когда боль пронзает мой позвоночник. Он возвышается надо мной, с подбородка и груди его капает кровь. Это кровь из разбитого мною носа.

Опустившись на колени, Нейзгани снова садится на меня. Но в этот раз у меня нет сил сопротивляться. Он тяжелый, и всем своим весом он давит на мой таз. Меня охватывает паника, я слабо пытаюсь вырваться, но он сжимает бедра и удерживает меня на месте.

Меня начинает трясти. Это последствие огромной дозы адреналина, необходимой для действия сил кланов. Или шок. Ослепительной волной на меня накатывает страх.

Нейзгани наклоняется надо мной, и его длинные шелковистые волосы ласкают мою кожу. Большая рука тянется вниз, хватает меня за шею и притягивает к его лицу. Я жду, что он раздавит мне горло, но вместо этого он нежно проводит большим пальцем по моей коже. Я смотрю в его глаза, в эти бездонные ночные озера.

– Я мог бы сломать тебе шею одним движением руки, – совершенно спокойно говорит он. – Ты этого хочешь?

Его лицо темнеет, рука сильнее сжимает мне горло. Я не могу говорить, не могу ответить ему, даже если бы захотела. Я захлебываюсь собственной кровью и слезами.

Наконец глаза Нейзгани смягчаются при виде того, как я борюсь.

– Ах, Чинибаа, – выдыхает он с удивлением в голосе, – какая же ты свирепая, какая красивая! Но ты не знаешь, когда следует останавливаться. И никогда не знала.

А потом его окровавленные губы прижимаются к моим. Он целует меня, проникая в мой рот языком. Он делает это грубо и жестоко, как будто я его собственность. Я чувствую вкус железа и соли. Держа меня за горло одной рукой, не отрывая губ от моего рта, он опускает вторую руку, обхватывает пальцами рукоять своего оружия и вонзает молниеносный клинок мне под ребра.

До самого сердца.

Я вся в огне. Пылающее инферно. Кожа слезает с костей, кровь кипит в венах и испаряется. Я вспыхиваю и кричу.

А потом вода. Стремительные, мощные и прохладные потоки, как весенние реки, растекаются по мне и смывают обжигающую огненную бурю.

Вслед за тем обрушивается звуковое цунами. Звуков много, они громкие до боли. Какофония. Ужасающий визг. Двести человек орут одновременно.

И боль. Очень много боли. Агония кричащих нервов, растянутых мышц и раздробленных костей. Господи, как мне больно! Я пытаюсь свернуться калачиком внутри себя.

Эхо звука, чей-то настойчивый крик тянет меня назад.

«Что бы ты ни делал, поторопись! Он возвращается!»

Но это далеко. Слишком далеко.

«Нет, Мэгз, не уходи! Я могу тебя спасти, но ты должна бороться! Мне нужно, чтобы ты боролась!»

Это тот же голос. Я его знаю. Он добрый. И когда он говорит, я хочу бороться. Действительно хочу.

Но я не могу делать так, как он велит. Я была такой упрямой. Я уже боролась. И проиграла.

И теперь мое сердце не будет работать.

Потому что оно сломалось.

Я просыпаюсь в темноте. И боли. Но боли уже меньше, чем раньше. Это ноющая боль от травмы, но не жгучая от открытой раны, не агония сломанных костей. Я осторожно поворачиваю запястье, которое он так небрежно сломал. Дотянувшись до места под ребрами, через которое он вонзил свой нож в мое сердце, я нащупываю простыни и одеяла. Я лежу не в своей постели. В комнате, которую я не узнаю.

Я начинаю паниковать, но затем чую запах табака и кедра на своей коже и в волосах. Вспоминаю эхо молитвенных песен, донесшихся до моих ушей. Кай? Я всматриваюсь в темноту, но ничего не вижу.

Измученная и растерянная, я вновь проваливаюсь в сон.