Ребекка Роанхорс - След молнии [litres]

Весь бок горит от боли. Я не могу отдышаться, плечо пульсирует, но я заставляю себя подняться на ноги, одновременно ощупывая землю между нами в поисках ножа.

Но в нем уже нет необходимости. Чудовище пошатывается, рука неуклюже тычется в шею в попытке удержать на месте плоть и сухожилия, и я понимаю, что сумела отрубить ему голову. С трепетом я наблюдаю, как оно оседает на землю.

Всё.

Чудовище мертво.

В изнеможении я падаю на колени. Даже такое ограниченное использование силы клана истощило меня полностью. Потому что всё, что дает человеку Хонагаании , он же потом забирает обратно. Сердце колотится в груди, как большой барабан. В ушах грохочет рев бури, дрожь тела становится совсем неуправляемой. Это тает адреналин в мышцах.

Я возбужденно кричу от непристойной эйфории. Мне уже знаком этот кайф. Это сила клана К’ааханаании — жажда крови, заставляющая упиваться убийством. Чувство вины и ужаса переполняет меня, я пытаюсь мысленно оттолкнуть К’ааханаании от себя, но это невозможно, пока мое тело с ног до головы покрыто кровью, а у ног валяется тело поверженного врага. Я слышу свой ликующий голос, разбегающийся эхом среди деревьев, и покорно жду, когда меня отпустит извращенная убийственная сила клана.

Некоторое время единственным звуком в ушах остается мое собственное разгоряченное дыхание. Затем я начинаю слышать мягкий шелест крон деревьев.

Грязь и камни прилипают к пропитанным кровью легинсам и больно впиваются в колени, пока я ползаю и собираю свои ножи. Я более-менее очищаю их и убираю в ножны обсидиановый клинок.

Böker остается в моих руках. Дорубив шею чудовища до конца, я отделяю голову от туловища. Такого монстра я еще не встречала. Но я знаю, что он слишком долго умирал, поэтому хочу быть уверенной, что он не встанет, когда я отвернусь. Забрать голову с собой – самый надежный способ себя обезопасить.

За спиной раздается шарканье.

Я резко оборачиваюсь. Возможно, слишком резко, поскольку в глазах сразу темнеет. Если тут еще один монстр, я буду не в силах его одолеть.

Но это девочка. Я совсем забыла о девочке.

Она села, прислонившись спиной к голому стволу дерева. Грязная ночная рубашка порвана в клочья. С волос свисают тягучие сгустки крови. Цвет лица ужасный – призрачно-меловой, несмотря на смуглость кожи. Теперь я вижу ее рану – сквозь черную кровь белеют кости и сухожилия в том месте, где плоть разрывали зубы монстра. Он не просто грыз ее. Он пытался вырвать ей горло.

Она пытается заговорить, но лишь беззвучно открывает рот. Рана слишком серьезная. Глаза большие, широко открытые и совершенно остекленевшие. Ей не может быть больше двенадцати лет. И вид раны подсказывает мне, что она вряд ли доживет до тринадцати.

Я подхожу к ней и присаживаюсь на корточки, чтобы посмотреть глаза в глаза. Девочка очень похожа на меня. Такая же смуглая кожа, темные волосы, широкое угловатое лицо.

Я еще не убрала Böker, но держу его прижатым к земле, вне поля ее зрения.

– Тебя утащило чудовище, – говорю я тихо и указываю на ее рану. Девочка закатывает глаза, пытаясь дотянуться взглядом до кровавого месива на своей шее. – Ты понимаешь, что это значит?

Низкое болезненное мычание – это все, на что она способна.

Нейзгани однажды сказал мне, что зло – это болезнь. Он объяснил, что может видеть его в людях, как заразу. Что билигааны ошибались и зло – это не какое-то там духовное понятие или деяния плохого человека. Нет, оно вполне реально, существует физически и напоминает инфекционную болезнь. Злом можно заразиться, если что-то злое попадает внутрь. А оказавшись внутри, оно начинает управлять человеком. Заставляет творить ужасные вещи. Уничтожать то, что было дорого. Причинять боль окружающим и в конце концов убивать. Когда такое случается, человек рискует превратиться в еще одного монстра.

Он сказал, что во мне есть часть этого зла, что оно коснулось меня в ту ночь, когда он меня нашел. И что оно проявилось, как К’ааханаании, делающее меня и сильнее, когда нужно, и намного порочней. Так получилось, что я иду по очень узкой тропе. Я должна быть очень осторожна – не давать злу расти и не кормить его без надобности. Потому что судьба моя еще не решена. Я могу быть как убийцей чудовищ, так и сама стать чудовищем.

Тогда я только отшутилась. Сказала, что это звучит как суеверие или дурацкая болтовня стариков. И неважно, что я разговаривала с бессмертным. Правда в том, что он меня тогда до смерти напугал. Потому что я поняла, о чем он говорил.