Игорь Мельн - Кладбище забытых талантов

И вот вышла она.

Вначале слышался лишь медленный стук туфель. Тук, тук, тук, тук… Платье скрипачки едва касалось пола, блестело на свету, подол извивался при движениях. Рыжие волосы, казалось, горели в ярких лучах прожектора, освещав затемненных зрителей. Под руку девушку вел юноша во фраке, вскоре направившийся в сторону фортепиано.

Стук затих, платье успокоилось. И сердце замерло на мгновение.

Завороженный Юрий, отдавший всю власть над чувствами зрению, пропустил объявление имени музыкантов. Он очнулся уже после того, как скрипачка вежливо поклонилась, и смотрел за ее глазами, которые бегло проскакали по ожидавшей толпе. Только первые ряды, в числе коих, помним, был наш юноша, могли услышать тот выдох.

Ни больше, ни меньше — чтобы успокоиться.

Инструмент прыгнул ей на плечо, пальцы приняли напряженную извилистую стойку на струнах, и смычок резко взмыл ввысь, однако плавно напоролся на струны. Пианист пока молчал, позволив вступить спокойно мелодии.

У нее было тоже не свое произведение. Нечто классическое, верно. Признаюсь, и я, и Юрий разбирались в музыке еще хуже здешних богачей, чей выбор свидания случайно пал на престижное выступление. Такая же ровная игра по нотам заставила большую часть жюри заскучать, в очередной раз поставив крест в списке участников. Скрипачка оставила глаза открытыми и прекрасно видела сонные лица и зрителей, и жюри, и даже улыбнулась — она играла с ними, она потешалась.

В один момент девушка сомкнула веки так сильно, что верхние ресницы вплелись в нижние. Случился еще один резкий взмах, сила которого, будь у нее руках меч, могла разрубить человека, но безопасный смычок лишь заставил вздрогнуть сотню лениво вилявших взглядом людей. Пианист подхватил ритм, добавив скрипке мягких клавишных нот.

Эту мелодию, несомненно, знал всякий, кто хоть немного разбирался в музыке. На это указывали выражения лиц людей: удивление, волнение, задумчивость, негодование… Столько отличных друг от друга эмоций слиплись в единый комок в этом зале; они вспыхивали то на одном лице, то на другом, но не оставляли равнодушным никого.

И скрипачка была их дирижером.

Музыка поглотила ее, руки уже не чувствовались. В какой-то момент смычок летал взад-вперед, точно струны жутко чесались, в другой же успокаивался, отдыхал. Пианист проходил настоящую дорожку из раскаленных углей, и не всегда получалось не обжечься, не споткнуться. Однако девушка не замечала компаньона — он был всего лишь дополнением к ее игре.

За крохотное время выступления скрипачка старалась отразить в музыке все свои чувства, открыть их каждому. И она не стеснялась, поскольку знала, что люди будут заняты замешательством по поводу изменения знакомой композиции. Только один юноша в зале не заметил этого; он сосредоточился на девушке и глазами, и ушами, и мыслями.

Несколько раз Юрий переводил взгляд на пожилого мужчину из жюри. Одна суть этого номера невообразимо раздражала его, а, когда скрипка не попадала в такт с фортепиано, он напрягал каждую часть тела, щипал морщинистую ладонь, чтобы не прогнать девушку со сцены. Гневный шепот, петлявший на грани проклятий, доносился до нее, отчего та лишь улыбалась и продолжала рассказывать всем о себе.

Невозможно передать, что чувствовал юноша, что смог понять из этого рассказа. Он знал точно только одно: это была ее последняя игра. И даже не потому, что в академию не возьмут такого своенравного музыканта… Это чувствовалось в ее резких, но точных движениях, в игре бровей, капельках пота, падавших на дощатый пол — все, что умела и чувствовала, она выложила на слушателей, говорив, что последний ее раз будет самым памятным.

Закончила она вместе с пианистом, и громкое звучание скрипки еще несколько мгновений отражалось от стен филармонии. Если во время игры все притихли, то нынешняя тишина больно резала слух, сила ее была велика. Конечно, Юрий нашел силы встать и начать аплодисменты. Его поддержали и другие зрители, но большая часть зала осталась сидеть в смешении чувств.

Как и остальным участникам, что в конце номера рассказывали про свой творческий путь и планы на будущее, девушке выдали микрофон.

— Пожалуйста, не сдавайся, — сказала она голосом, немногим отличавшимся от чудесной скрипки. — Борись, даже если никто не понимает. Борись, даже если другие считают, что у тебя не получится. Борись, даже если ты и сам уже запутался. Борись так, как не смогла я…

Каждое слово вонзалось в сердце Юрия, подобно мелким иголкам — казалось, что девушка адресовала их именно ему и никому другому. И как жаль, что она не могла знать о новом поклоннике, который от ее речи вжался в спинку сидения.