Анна Удьярова - История Смотрителя Маяка и одного мира

— Я пришёл к тебе как друг. Прошу, не искушай меня, — добавил он предостерегающе.

Но Морео не послушал предостережения — слишком уж он вжился в свою роль и слишком долго общался только с теми, кто слабее.

— Конечно, мне очень лестно слышать, что Великий Врачеватель считает меня своим другом. Но, боюсь, у меня давно уже нет друзей, — с картинным сожалением покачал головой Морео.

Грави был в ярости — это стало понятно, как только он заговорил.

— Я сказал, что пришёл к тебе как друг, — с нажимом повторил Врачеватель. — Я хочу , чтобы ты меня выслушал. И я хочу , чтобы ты перестал вести себя как избалованный ребёнок.

Этих спокойно произнесённых слов оказалось достаточно, чтобы Морео почувствовал себя крысой, загнанной в угол десятком котов. Давно забытое ощущение перекрученных нитей болезненно ясного сознания, концентрированного страха, упущенных возможностей, запоздалой досады на самого себя, невыносимое, обжигающее прикосновение чужой воли, сминающей твою реальность как ненужный черновик… это было только предупреждение, но Морео мгновенно вспомнил всё — и, как ни странно, ему захотелось вернуться.

«Шоковая терапия в тяжёлых случаях бывает оправданной», — отметил в своём внутреннем врачевательском блокноте Грави, наблюдая за тем, как Морео возвращается, с трудом приходит в себя. Бедолаге пришлось так долго зализывать раны после произошедшего с ним три года назад (Эгрото мог бы сравнить это с одновременным переломом всех костей тела), что вряд ли можно было бы сейчас требовать от него большего. Врачеватель внутри Грави привычно взял верх над Игроком, и он повторил третий раз, уже гораздо мягче:

— Я хочу, чтобы ты считал меня своим другом, если захочешь, — и выдохнул.

Игрок в нём запротестовал: ну как же, победа была так близка — рукой подать — и так всё испортить, поддаться этому мальчишке, да ещё дать ему парочку козырей в придачу! Не сомневайся, он бы тебя не пожалел! Но Врачеватель уже привык к такому возмущённому недовольству своего Игрока — и всегда оказывался сильнее. Не зря он был Великим Врачевателем: его жалость, в отличие от жалости других, никогда не была только ядом, но всегда — ещё и лекарством.

— Я что-то подзабыл: друзья всегда выкручивают руки, чтобы доказать свою дружбу? — спросил побледневший Морео.

Это был всё тот же язвительный и диковатый Кошачий Бог, но за его словами теперь не было той стены, о которую разбивались все чужие слова. И он, несомненно, оценил жертву Игрока Грави. На языке кошачьих образов он мог бы сравнить это с чувствами кота, у которого прямо из пасти вырвали перепуганную, но живую и невредимую мышь.

— Как это ни странно, с моими друзьями — приходится довольно часто, — усмехнулся Грави.

Теперь, когда Морео был готов слушать, напряжение немного отпустило Врачевателя.

Кошачий Бог стоял, прислонившись к стене, и ждал. Более того, ему, казалось, было интересно, что скажет Великий Врачеватель, для чего он лично явился в эти грязные подвалы.

Это было даже больше, чем Грави мог представлять в своих самых смелых прогнозах, поэтому — лекарский опыт подсказывал ему — начинать следовало с самого горького лекарства:

— Я знал много… немало тех, кто пытался жить здесь ненавистью. Иногда они были даже сильны… сначала… иногда им удавалось зайти довольно далеко, удавалось побеждать. Но всегда это были люди болезни. Поэтому я всегда был сильнее рядом с ними — хотя вообще-то не очень люблю эти игры. И я думаю, что так нельзя получить настоящей силы — все эти люди просто пытались заглушить свою боль, вот в чём была их истинная цель.

Как и предполагалось, Морео это не понравилось. Очень не понравилось. Но он, скривившись, всё же проглотил тошнотворное снадобье, горькое, как порошок корня аира. И, как полагается, отыгрался на лекаре.

— Если бы я не знал, кто ты, подумал бы, что со мной говорит не знающий правил новичок, — прошипел Морео.

— Я знаю, — тихо отозвался Грави, — поэтому я никогда больше не скажу тебе этого.

Какое-то время два человека в грязном полумраке городской канализации просто молчали, избегая смотреть друг на друга. Их молчание было неловким и напряжённым, и все местные кошки чувствовали это высокое напряжение, опасаясь приближаться теперь к своему богу. «Кажется, у него неприятности», — могли бы подумать они. Когда у богов неприятности, впору ожидать самого худшего: возможно, и рыбьих голов больше не будет. Но одно из главных правил кошачьей мудрости гласило: может появиться и новый бог, а потерянную даже одну из жизней уже никогда не вернёшь.