Мосян Тунсю Mo Xiang Tong Xiu - Магистр дьявольского культа (Mo Dao Zu Shi)

Лань Ванцзи молниеносно обернулся. Взору его предстали неизвестно в какой момент раскрывшиеся створки окна, которые всё ещё покачивались на ночном ветру, то закрываясь, то открываясь вновь. А под тонким одеялом на кровати неожиданно возник странного вида бугор. Создавалось впечатление, словно что-то ворвалось в комнату через окно, прокатилось кубарем по полу и теперь, свернувшись калачиком, с шорохом устраивалось под одеялом.

Некоторое время постояв в безмолвии, Лань Ванцзи аккуратно затворил дверь, вернулся в комнату, по пути задув фонарь, закрыл створки окна и лёг в кровать.

Он устроился рядом с бугром, молча натянул на себя другое одеяло и закрыл глаза.

Вскоре к нему под покров прошмыгнул кто-то большой и ужасно холодный.

Это существо, источающее ледяной холод, извиваясь, забралось на него, устроилось на груди и с радостью объявило:

— Лань Чжань, я вернулся! Скорее приветствуй меня.

Лань Ванцзи приобнял его, прижав к себе:

— Почему ты такой холодный?

Вэй Усянь ответил:

— Я полдня провёл на ветру. Помоги мне согреться.

Не удивительно, что он весь окружён запахом травы и дорожной пыли — наверняка снова водил юное поколение учеников Облачных Глубин в безлюдные горы докучать обитающим в горах птицам, зверью да всяческой нечисти.

Но от природы чистоплотный Лань Ванцзи не выказал и тени брезгливости, когда Вэй Усянь, запачканный с головы до ног, вздумал барахтаться в его кровати и забрался к нему под одеяло. Безмолвно, он сильной рукой прижал Вэй Усяня к себе покрепче.

Отдавая ему тепло своего тела, Лань Ванцзи произнёс:

— Хотя бы… сними сапоги.

Вэй Усянь отозвался:

— Ладненько! — скинув обувь без помощи рук, одними ногами, он вновь юркнул под одеяло, морозить Лань Ванцзи.

Лань Ванцзи бесцветно произнёс:

— Не давай волю рукам.

— Я уже в твоей кровати, а ты хочешь, чтобы я не давал волю рукам?

— Дядя возвратился.

Лань Цижэнь проживал недалеко от цзинши, где обитал Лань Ванцзи. Старик и так-то не любил Вэй Усяня, а если они наделают неприличного шума, вероятно, на следующий день тот примется от злости бить себя в грудь и топать ногами, метать гром и молнии, браня Вэй Усяня.

Невзирая на предостережение, Вэй Усянь всё же расположил колено между ног Лань Ванцзи и, преднамеренно завлекая, пару раз подтянул наверх, откровенно выражая свои намерения действиями.

Спустя мгновения молчания, Лань Ванцзи резким движением перевернулся, придавив Вэй Усяня собой к кровати.

Его движение оказалось слишком размашистым, а силу он приложил такую, что кровать отозвалась под ними громким стуком.

— Постой, постой, постой… по… стой!

Лань Ванцзи прижал Вэй Усяня к кровати так, что тот не мог шевельнуться, затем стремительно и неодолимо ворвался в его нутро, проникнув на одном дыхании до самого конца, плотно прижавшись низом живота к оголённым ягодицам. Лишь ощутив, что продвинуться дальше невозможно, мужчина неподвижно замер.

Вэй Усянь сделал пару глотков воздуха и тряхнул головой, не смея совершать излишне резких движений. Он только вращал глазами и изворачивался, будто желал, чтобы член Лань Ванцзи хоть немного покинул его тело. Но Лань Ванцзи предугадал его намерения и крепко удержал за талию, насадив обратно.

— А! — громко вскрикнул Вэй Усянь. — Ханьгуан-цзюнь!

Лань Ванцзи некоторое время сдерживался, затем сказал:

— Ты сам напросился, — и принялся раз за разом совершать мерные толчки.

Вэй Усяня крепко придавило к кровати телом мужчины, волосы его рассыпались, лицо окрасилось всполохами румянца. Поджимая ноги, он потихоньку сдвигался назад вместе с каждым движением Лань Ванцзи. И на каждый толчок Вэй Усянь весьма гармонично вскрикивал, а на два толчка вскрикивал дважды. Спустя некоторое время самозабвенных трудов Лань Ванцзи наконец не смог больше позволить ему так кричать. Насилу сдерживая дыхание, что рвалось из яростно вздымающейся груди, он прошептал:

— Веди… веди себя потише.

Вэй Усянь вытянул руку и погладил его по щеке, думая о том, как же странно, что лицо Лань Чжаня выглядит столь спокойно. Ясно ведь, что уже пылает огнём, даже страшно, но вот нисколечко не покраснело, всё такое же белое, подобно инею, покрытому снегом. Столь прекрасное, что сердце пускается вскачь, а душа трепещет, едва удерживаясь от полёта. Лишь мочки его ушей чуть подёрнулись розовым.

Сбивающимся дыханием он спросил:

— Гэгэ, ты не хочешь слышать, как я кричу?