Клэр Элиза Бартлетт - Мы правим ночью [litres]

– А я прошу тебя не дергаться, – прошептала Ревна, выравнивая машину.

Не потому, что ее попросила Линне, а потому, что им предстояло выполнить задачу. Церлин отменит свое решение, если узнает, что они воспользовались дорогостоящим военным имуществом, чтобы выяснить отношения друг с другом.

Их со всех сторон окружал паутиной Узор, внося в душу Ревны успокоение, несмотря на нескончаемое нытье вечно сомневающейся Линне. Она парила, оседлав ветер, прислушиваясь к уханью сов и шелесту деревьев. Ее щекотал холод.

Ревна заложила пологий вираж и повела машину к горам. Когда-то мама рассказывала ей, что исполинские Каравеллы спят, заколдованные богами, и пробудятся ото сна только когда понадобятся Ридде. Теперь, когда Ридда стала частью Союза, в котором богам не нашлось места, Ревна не могла толком сказать, что это могло означать. На резких ликах гор она не видела ни очертаний тел, ни черт лица. На кряже едва просматривалась верхняя кромка леса – ничтожная преграда для эльдов.

Катя повела их на восток вдоль холмов низко летящей вереницей, скользя с помощью искровых разрядов, от которых Узор пульсировал, будто бьющееся сердце. Ревна заметила несколько узлов в тех местах, где его вытянули или покоробили летевшие впереди аэропланы. Они самостоятельно распутаются еще до того, как девушки отправятся в обратный путь.

Горную гряду ночные бомбардировщики пересекли там, где холмы сменились острыми вершинами. Рядом с их крыльями рвались вверх скалистые пики, постепенно окружая со всех сторон, отчего делалось тревожно. Под ними скомканной скатертью простиралась долина – неровная и залитая мраком.

Хвост летевшего впереди самолета исчез за горой. Линне дышала неглубоко и часто, с каждым вдохом и выдохом выталкивая из себя искры. Стрекоза занервничала и тут же сбилась с курса. Ревна судорожно схватилась за Узор, пытаясь ее выровнять. Неужели Линне не могла ничего с этим поделать?

– Добавь тяги, – сказала она, и в следующее мгновение машина полетела немного увереннее.

Они призрачными птицами парили среди скал, слишком крутых, чтобы на них могли удержаться деревья или снег. В свете искр Линне, расходившихся по нитям Узора, острые углы гор отливали золотом. Ревна представляла, что видит на их мрачных ликах размытое отражение Стрекозы. Коварные вершины сбивались в кучи, образуя высокие гребни. Внизу разворачивалась долина, заросшая соснами, сгибавшимися и перешептывавшимися на ветру. Ревна ощущала хрусткий запах снега. Если они сейчас рухнут вниз, их никто никогда не найдет. От этой мысли нос аэроплана задрался вверх, а мышцы напряглись – он явно старался не отклониться от курса.

Они буквально приклеились к Узору. Ревна слегка дергала нити, внося незначительные коррективы и ощущая руками склизкую массу там, где собирались узелки, пропитывая воздух магией. Она распутывала их липкими от пота пальцами. Каждый раз, когда нить выскальзывала из рук, у нее перехватывало дыхание.

От ее сосредоточенности и от взвинченности Линне Стрекоза нагрелась, от нее явственно исходило раздражение.

Миновав ущелье, все трое облегченно вздохнули.

– Видел бы это Церлин во время нашего экзаменационного полета, – сказала Линне и увеличила мощность, чтобы догнать остальные аэропланы полка, – тогда бы он в нас точно не усомнился.

– В нас?

Голос Линне посуровел.

– Да. В нас.

– Ага, значит теперь это уже «мы».

– Да, мы. И для меня так было всегда.

Ревна насмешливо фыркнула. Как бы ты ни старалась…

– Но если это и в самом деле не «ты и я», а «мы», то почему ты так отчаянно требуешь себе другого пилота?

Ее слова прозвучали жалобно.

– Я тоже не пылаю к тебе любовью, – добавила она, – но при этом не отвлекаю во время выполнения боевого задания.

– Твои навыки пилота здесь ни при чем.

Ревна почувствовала, как ее кольнула озадаченность, где-то глубоко внутри что-то полыхнуло. Может, воспоминание? Не успела она переварить услышанное, как Линне уже продолжала:

– Однако в критической ситуации ты станешь опасной обузой.

Стрекоза так резко свернула влево, что они чуть было не полетели обратно в ущелье. От внезапной смены курса, от удавки, которой обвилась вокруг нее нить дросселя, Линне взвизгнула. Кабина тут же наполнилась возмущением, но Ревна не чувствовала боли Линне, и ей было все равно.

– Не смей мне так говорить! – закричала она.

С сиденья Линне ударил заряд отвращения. Отвращения, гнева и стыда. Хотя стыда – меньше всего.