Клэр Элиза Бартлетт - Мы правим ночью [litres]

– Никогда об этом не слышала.

– Это было частью мирного соглашения, но она уехала до того, как оно обрело официальный характер, и отец пожелал сохранить все в тайне. Он не хотел, чтобы разорванный брачный контракт стал пятном на его репутации. – Линне помолчала, внимательно вглядываясь в окрестности. – Он нашел какую-то крестьянку, согласившуюся стать его женой, и объявил ее моей матерью. Сама я узнала обо всем только после ее смерти.

От чего так залились краской щеки Линне? От холода или от чего-то еще?

В глазах Союза Байябар Энлюта была воплощением бунта. Ревне очень хотелось спросить Линне, каково ей было осознавать, что родная мать олицетворяет полную противоположность ее убеждениям и принципам. И каково ей было узнать, что отец врал Линне.

– Я думала, что ложь – это враг Союза. Ты сильно злилась, узнав, что он утаил от тебя правду?

– Вера и преданность тоже важны, а у моей матери не было ни того, ни другого.

Линне дохнула холодом, и они двинулись дальше.

Какое-то время они шли молча, и Ревна уже было подумала, что разговор окончен, но затем Линне сказала:

– Может, он боится, что я окажусь такой же, как она.

Ревна рассмеялась.

– Ты самая строгая пуританка из всех, кого я видела.

И именно поэтому такая невеселая.

Линне пожала плечами.

– Я тоже его бросила, как и она. Потом, как и она, пошла сражаться. Ни одна живая душа не считает, что мы с ним похожи. Он хотел, чтобы я стала леди, идеальной девушкой Союза.

Ревна совсем не ожидала, что ипостась девушки Союза, оказывается, так же не подходит Линне, как и ей самой.

– Я уверена – он тобой гордится.

– Да плевать мне, гордится он или нет, – ответила Линне, слишком быстро, чтобы Ревна ей поверила.

Они подошли к стволу гнилого дерева, лежавшему на тропе.

– Ты сейчас будешь смеяться, – сказала Ревна, когда Линне через него перепрыгнула.

– Что-то не хочется.

Линне протянула руку, чтобы помочь ей преодолеть преграду.

– Ну тогда посмеюсь я . Твоя мать прячет в степи повстанческую армию, а мой отец отбывает пожизненный срок в Колшеке.

Не говоря уже о том, что, если они смогут перевалить через горы, Линне отпустят из-за отца-генерала, а Ревну почти наверняка отдадут под суд – и тоже из-за отца, только ее отца-узника.

В закатном сиянии Каравельские горы сияли, как огонь богов. У края неба, над горизонтом, золотистыми, красными, оранжевыми и пурпурными полосами слоились облака, даря восхитительную вечернюю зарю и вместе с тем обещая убийственную вьюгу.

– Когда она разразится, мы будем в горах? – спросила Ревна.

– Нет, к тому моменту уже их пройдем.

Линне остановилась и перевела свой внимательный взгляд с кряжа на бежавшую перед ними тропинку.

– Все будет хорошо.

Ревна толком не знала, кого она пыталась убедить. Лицо Линне приняло выражение, свидетельствующее о том, что она никогда не сдастся первой. Но это не имело никакого отношения к окружающему миру и погоде. Их она не могла ни запугать, ни подчинить себе.

Даже если бы протезы Ревны были целыми, надежно пристегнутыми, дикие лесные тропинки были бы трудны для нее. Теперь же давление на культи уговаривало ее сдаться еще до того, как они ступят на горный склон и зашагают по вихляющей из стороны в сторону тропе, чтобы перевалить через горы. Каждое ее движение было направлено лишь на сохранение равновесия. Части протезов соприкасались друг с другом, но работать вместе не хотели. В кожу будто вонзилось множество крохотных шипов. И ради чего она вообще старалась вернуться домой? Ревна с усилием втягивала в себя воздух, каждый вдох и выдох напоминали ей: ты проклята, ты проклята .

Ревна шла первой, ступая очень осторожно, надеясь, что живой металл сделает все необходимое. Сосредоточилась на ногах и старалась не обращать внимания на крохотную волну надежды, вздымавшуюся каждый раз, когда их взорам открывался очередной поворот.

Грязь осталась позади, ей на смену пришла замерзшая земля, а та, в свою очередь, сменилась льдом. Когда у Ревны скользил костыль, Линне приходилось бросаться вперед и подхватывать ее, не давая упасть.

– Что-то они меня не очень держат, – сказала Ревна.

– Обопрись на меня, – вздохнула Линне.

Она обняла пилота за талию и прижала руку к ребрам. Поначалу ее прикосновение было робким, но когда они сделали шаг, хватка стала сильнее. Девушки медленно сообща двигали ногами. От Линне несло потом, грязью, немытыми волосами и застарелым дымом от костра. Ревна сомневалась, что пахнет лучше. Каждое движение причиняло ей страдания.