Григорий Давыдов - Гобин поневоле или Изменчивый Мир

И даже если не учитывать эти очевидные вещи, то остаётся ещё одно жирное «НО», которое зачеркнёт все доводы в пользу того, что я всё-таки на родной матушке-Земле.

Что с моим телом?!

Так, снова паника — не надо, успокаиваемся: вдох-выдох… Я попытался расслабиться и ни о чём не думать. Мозг и так уже на грани перегревания, словно компьютер, что работал круглые сутки без передышки. Надо дать ему отдохнуть.

Пока я пребывал в своеобразном астрале, в голове начала формироваться какая-то мысль. Сначала далёкая и непонятная, она стала постепенно собираться во что-то цельное и ясное, заполняя разум и облепляя каждую клеточку мозга. А как только она овладела мной, я открыл глаза. Не было больше ни паники, ни страха. Потому что я понял.

С чего мне вообще волноваться?

Я не хотел жить на Земле? Верно. Мне была чужда тамошняя жизнь? Всё правильно. Я знал, что не нужен тому миру, так если меня принял этот, то почему я должен отказываться от такого подарка? Стоит с благодарностью принять его и просто жить. Ведь я чувствую: мне дышится легче не только из-за чистого воздуха…

Не знаю, сколько ещё я так пролежал. Кажется, даже успел подремать. Но меня отвлёк от этого увеселительного занятия приглушённый голос за стеной:

— Вы… — дальше последовало неизвестное мне ругательство, — Совсем ополоумели?! А ну-ка, ну-ка, наклонитесь ко мне… — я услышал громкий шум, словно заработал пылесос, который, впрочем, моментально стих, — Опять Путничью траву курили?!

Я усмехнулся про себя: что, выговаривают тем двум моим сторожевым псам? Насколько я понял, то, что они перетащили меня в это тело (со сверхъестественной чертовщиной я уже смирился — по крайней мере, пока у меня не будет больше информации) было импровизацией, и начальство им такого разрешения не давало. Так что я очень надеюсь, что зеленокожие говнюки получат по заслугам. Зеленокожие… а почему я вообще их так называю? Неужели нет никакого определения, как называть этих маленьких ушастых чебурашек? В ответ на мои мысли голова вновь взорвалась не хилой болью, и подсознание выдало: «Гоблины». Млин, больно то как! Если так мне будет аукаться каждое воспоминание, то лучше уж пребывать в неведении — а то так не долго и без мозгов остаться.

Между тем голос за дверью продолжал вещать:

— Клан вам доверился, вождь вам доверился, я поручился за вас, как за своих лучших учеников, а вы… — я прямо-таки явственно ощутил, как говоривший обречённо махнул рукой, — Освободите его и ведите к главе. А я пока предупрежу его обо всём.

Голоса утихли, и послышался топот шагов. И снова в помещении нас оказалось трое. Между прочим, я вспомнил и имена этих двоих: один, тот, что с более грозной мордой, Лар-ин-Лин, а тот, что чуть пятится, прячась у него за спиной — Кил-ин-Хак. Первая часть имени — имя отца, а вторая — уже имя собственное, так уж у гоблинов повелось. «Лин» означает «не знающий сожалений», а «Хак» — «крепкое плечо». Вот и думай после этого, как к ним относиться, ибо имя говорит о многом: его не давали с самого рождения, пузатая мелочь у гоблинов ходит неназываемой. Лишь проследив за поведением и деяниями гоблина вождь клана лично присваивает ему имя. Вот что значит на самом деле «говорящее» имечко. А приставка между двумя именами — знак положения в клане. Как услужливо подсказывает мне память этого тела, «ин» — значит, старший ученик шамана. Ого, как меня понесло то. Память прямо-таки пробилась мощным поток, хотя до этого была похоже скорее на тонкую струйку. Постепенно, но я начал замечать, как всё вокруг воспринимается немного иначе: амулеты, висящие на гоблинах, не были для меня диковинными игрушками, а обрели какой-то смысл и понимание с моей стороны. Халупа уже и не казалась таковой, а даже стала немного уютной. Я понимал, что частично эти чувства, воспоминания — не мои, но было сложно отделить одно от другого, так что я перестал пытаться.

Лар-ин-Лин опять достал свой кинжал и подошёл ко мне, косясь на меня недобрым взглядом. М-да, кажись, волнуется парень. Чего доброго, с перепугу мне горло перережет, чтоб проблем поменьше было. Я даже немного напрягся. Раньше к смерти я относился философски: ну, умру и умру, что уж там, но не теперь. Теперь у меня появились интерес и желание к новой жизни, и расставаться с ней я пока не собирался.

Но, слава благоразумию, гоблин просто несколькими ловкими движениями разрезал путы и тут же отскочил назад, выставив перед собой оружие. Я лишь пожал плечами: осторожность — это, конечно, хорошо, но в разумных же пределах! А то, понимаешь ли, сами к себе пригласили, а тут полный комплект: и связан, и допрашивают, и оружием холодным угрожают.