Майкл Салливан - Смерть леди Далгат. Исчезновение дочери Уинтера

Меркатор вылила в миску последние капли каши, и Дженни поняла: порция Меркатор намного меньше ее порции. Она действительно этим питается? Меркатор села на пол, скрестив ноги, поднесла миску ко рту и выпила свои жалкие полпорции, словно суп. Даже в худшие времена семья Уинтер никогда не питалась так плохо.

Опустившись на колени, насколько позволяла цепь, Дженни смотрела в щель на свою тюремщицу. Меркатор представляла собой жалкое зрелище. Худая и оборванная, со смуглой кожей – красновато-коричневой, как желудь, разумеется, за исключением рук. Щуплая и грациозная, Меркатор напоминала оленя в конце зимы. Ноги-палочки, длинная стройная шея, высокие впалые скулы и печально известные вытянутые уши, выдававшие эльфийское происхождение. Меркатор была мир, а все мир были худыми. Неужели все они голодают?

Дженни уже осознала, что нужно наделить правами калианцев и гномов, но, похоже, кое-кого упустила. Мир. Они, как всегда, были невидимками. Прежде чем Дженни познакомилась с одной из них. Прежде чем была вынуждена наблюдать за попытками Меркатор выжить. Прежде чем увидела, как та довольствуется мышиной порцией каши. Прежде чем разглядела личность там, где ее не должно было быть.

Меркатор перестала есть. Склонив голову над остатками жалкой трапезы, подняв колени, она ритмично раскачивалась. Несмотря на все ее усилия вести себя тихо, Дженни услышала всхлипывания.

– Что случилось? – спросила она.

Ахнув и шмыгнув носом, мир подняла голову, откинула назад волосы и, к удивлению Дженни, ответила:

– Твой муж ничего не делает. Не пытается спасти тебя.

– Лео? Что ты имеешь в виду?

Меркатор тряхнула влажными волосами.

– Когда Виллар схватил тебя, он оставил наши требования в экипаже. Простые инструкции. Как только они будут выполнены, тебя отпустят. – Ее нижняя губа дрожала, уголки рта опустились в тщетной попытке сдержать эмоции. – Мы не просили о многом. Почти ничего не просили. Но вместо того чтобы согласиться или хотя бы выдвинуть встречное предложение, он отказался вести с нами переговоры.

– Требования? Вы просили денег? Выкуп? В этом все дело?

Меркатор возмущенно возразила:

– Мы не воры. Мы просто хотим… шанс на жизнь. – Она снова шмыгнула носом. – Все, чего мы просим, это равные возможности с другими. По неизвестной причине калианцам не разрешают открывать собственные магазины. Гномам запрещают заниматься торговлей, почему – никто не знает. А мои люди, мир, изгнаны отовсюду и с рождения носят клеймо изгоев. Наше преступление – в самом факте нашего существования.

– Ты преувеличиваешь. Ты ведь красишь и продаешь ткани.

– Незаконно. И если меня поймают или арестуют одного из тех, кто осмеливается иметь со мной дело, нас обоих ждет увечье либо смерть, в зависимости от прихоти городских стражников, которые раскроют преступление. Наказания непредсказуемы и субъективны. – Она покачала головой и потрясла пальцем. – Даже мой разговор с тобой противозаконен!

– Почему?

– Мир запрещено разговаривать с городскими гражданами. Это карается побоями. В техническом смысле я не имею права даже смотреть тебе в лицо. Это тоже запрещено, хотя и редко соблюдается. Мы не можем брать воду из колодцев или фонтанов, охотиться и ловить рыбу. Попрошайничать. Нам нельзя снимать жилье, спать на улицах и в переулках. Нам запрещено посещать бани и мыться в реке либо заливе. Мы не должны разводить костры, чтобы согреться, вынуждены говорить шепотом, чтобы не потревожить лучших людей, и не можем учить наших детей читать, писать и считать.

– Как же вы живете?

– В том-то и дело, что мы не должны жить.

– Что вы потребовали у моего мужа?

– Мы попросили права работать, покупать и продавать, брать в аренду землю, как и все прочие. Попросили сделать нас городскими гражданами и обеспечить привилегиями, возможностями и защитой, которые есть у других.

– И все?

– Да. Твой муж может решить проблемы одной подписью, но когда речь заходит о том, чтобы предоставить отбросам хотя бы подобие достоинства, он предпочтет пожертвовать жизнью новой супруги, чем поступить правильно.

– Я не могу в это поверить.

– Я тоже, но что поделаешь.

Меркатор ненавидела плакать. От мысли, что герцогиня подсматривает, видит ее в момент слабости, становилось еще хуже. У Меркатор осталось только собственное достоинство, а герцогиня лишала ее даже этого.

– Ты понимаешь, что ведешь себя глупо, – заявила герцогиня. – Похитить меня – глупейший поступок.