Федор Чешко - Между степью и небом [litres]

Кстати, о ночах… Они, ночи-то, сейчас изморозные – всё-таки конец сентября. Судя по несуразной толщине Машиного стана, девчонка либо беременна, либо у неё под ватником изрядное количество всевозможнейших одеяний. Вторая догадка гораздо правдоподобнее, однако же несостоявшаяся Сакка уже отчётливо поцокивает зубами. И вам, товарищ лейтенант, становится зябковато, хоть и свитер на вас, и гимнастёрка не хабэшная, а шерстяная… А Вешке каково? Днём, когда Белкина доставала из-за пазухи эту растрепроклятую колдовскую медяшку, ты, помнится, имел случай провести учёт санинструкторскому обмундированию – скудноватое оно, не по поре… И в путь девушка отправилась, как была. Небось, карабин догадалась захватить, а вот надеть шинель или хоть юбчонку свою сменить на брюки… М-да… Девушка-то догадалась захватить карабин, а вот вы, товарищ лейтенант Мечников, именно что отправились, как были: с наганом о трёх патронах да с финкой за голенищем. Так что уж чья бы корова…

Далеко позади ударила длинная, сонно-спокойная очередь. Пулемёт. Судя по скорострельности, “МГ”. У гансовских пулемётчиков есть что-то вроде воровской “фени”. К примеру, рваная судорожная стрельба – “нужна помощь”; а вот этакое при нынешних делах скорее всего означает: “позицию занял, к выполнению приказа готов”.

Готов, стало быть… А что это за приказ такой, в общем-то, и козе ясно.

До почти непереносимой боли закусив губу Михаил ждал продолжения… вернее, начала. Но ничего не происходило. В лес вернулась прежняя могильная тишь. А в душу лейтенанта Мечникова вернулось чувство собственной… Чёрт знает, как и назвать-то… В общем, всё то же: “Они там… А я…”

Вообще-то “вернулось” – неуместное слово. Чувство это поедом ело Михаила с того самого мига, когда он встретил девушек. Да-да, не догнал, а именно встретил, потому что Вешка, услыхав ту, первую перестрелку, решительно повернула обратно, не обращая внимания ни на волокущуюся следом Марию Сергеевну, ни на её скулёж про “никому мы там не поможем” да “а разве то, что нам поручено, не важно по-твоему?!”

Потом были препирательства лейтенанта Мечникова с санинструктором Белкиной. Долгие препирательства, яростные.

“Я, получается, бросила раненных, понимаешь?! А ты там никому не поможешь, только бессмысленно пропадёшь!”

“Я обязан был сам проследить, как устроят узлы обороны! Никто лучше не… Мне ещё и сейчас бы не поздно, а вот ты там никому…”

Юная Мария Сергевна то и дело норовила встрять в спор, но спорщики хором прирявкивали на неё, чтоб не лезла в “не твоего сопливого ума дело”.

Наконец Михаил понял, что единственный способ удержать Вешку от возвращения – это самому удержаться от возвращения; и Вешка, наконец, поняла то же самое. А еще они разом и вдруг осознали, что сопливая специалистка по партизанской разведке всё это время не вмешивалась в чужие дела, а вполне резонно пыталась уговорить диспутантов вести себя тише. И лейтенант Мечников сказал ей: “Извини”, а она очень спокойно и рассудительно ответила: “Да чего там, я ж понимаю…” И вдруг громко заплакала, давясь судорожными всхлипами и невразумительным обиженным бормотаньем.

Потом они отправились дальше, прежним путём, всё к тому же чёртовому “бывшему имению”, и где-то за их спинами еще трижды-четырежды, как зарницы перед грозой, вспыхивали мимолётные перестрелки. Вероятно, это немецкие головные дозоры наталкивались на посты выдвинутого Зурабом далеко в лес боевого охранения – наталкивались и тут же опасливо отдёргивались, втягивались, как улиточьи рожки-щупальца. Всё-таки гансы изрядно переоценили остатки отдельного шестьдесят третьего: очень уж осторожно действуют.

Осторожно.

Медленно.

Наверняка.

…Михаил резко мотнул подбородком, пытаясь отогнать чёрные мысли. Дурацкая попытка. Во-первых, таким способом только комаров отгонять (и то, кстати, эффект получается на уровне “нихрена”), а во-вторых, столь размашистое мотание головой более чем опрометчиво, когда лежишь в чертополоховых дебрях.

Ругнувшись вполголоса, лейтенант не без усилия отодрал от щеки предмет, более похожий на изощрённый пыточный инструмент, чем на лист растения.

Девушки стремительно обернулись да так и заклякли, уставившись на Михаила одинаково поогромневшими глазами. Мечников сперва тоже замер, озадаченный: неужто обе настолько оскорблены невольно сорвавшимся с лейтенантских губ крепким словечком? Даже юная Маша отнюдь не походит на кисейную барышню; а уж какими виртуозными словосочетаниями окорачивает раненых строптивцев Вешка Белкина – это лейтенант Мечников слыхивал лично и многократно. Так в чём же дело?