Федор Чешко - Между степью и небом [litres]

– Да. Ночью село Песчанка заняла наша часть. Противник там не появлялся. Все, кто дожил, выжили. И готовы на вас молиться. Вам снова повезло, старполит. Ну, дальше.

– Дальше – я повел людей к линии фронта. Можете спросить – подверждать будут.

– Спрашивали. Подтверждают. Дальше.

– Еще дальше на проселке перехватили… Как сказать… Не то – колонна, не то – обоз… Грузовик и три подводы. С предателями. Пленные показали: направлялись в музей, там какие-то странные немцы… Смутное что-то блеяли, но похожее на то, о чем догадывался лейтенант Мечников. Я принял решение атаковать музей. Уничтожить немецкую особую группу. Переодел восьмерых бойцов в форму тех… пособников… а с остальными…

– Значит, чтоб странных немцев уничтожить… – допросчик уже не бесстрастен, его голос так и сочится доверительностью. – А может, дружка с девицами хотел выручить?

– Что, своих выручать – преступление, да? – тихонько отвечает Ниношвилли.

– Нет, конечно. Но все-таки, отчего вы отменили сбор на партизанской базе? Этот ваш ординарец показывает: его группу уже в пути догнал связной с приказом – после выполнения задания пробиваться через фронт самостоятельно.

Та-ак, друг мой Зураб… А ведь действительно оч-чень похоже, будто ты испугался. Испугался, что пресловутый лейтенант Мечников впрямь… Чего б ты сейчас ни навыдумывал, а впечатление складывается хреноватое… Впрочем, за выдумывание, конечно, спасибо.

– Да просто я поздновато сообразил, – выдумывал друг Зураб, – если хоть одна группа не сможет оторваться… это… притащит за собой немцев – тогда всем… пропадать, ну… Товарищ капитан, все-таки учитывайте: я тут не с насморком лежу. Может, разрешите отдохнуть?

– Да, конечно. Последний вопрос. Эти партизаны, которых лейтенант Мечников привел из разведки. Двоих вы придали ударным группам в качестве проводников, а девушку… Короче, что вы о них знали на момент принятия такого решения? Вот красноармеец Голубев показывает…

– Красноармеец Голубев – паникер и… и… – От усталости, или от волнения, или, верней, от того и другого разом у Зураба начались затруднения с великим и могучим. – Человек, способный оговорить кого угодно, чтоб выгородиться! Гнида, мать его!.. Я докладывал, уже докладывал! Помните, ну?!

– Помню-помню, не волнуйтесь так. И всё-таки…

Ниношвилли явно очень-очень старался взять себя в руки (в переносном, конечно, смысле). Старания эти, вообще-то, пользу приносили. Но не большую.

– Товарищ капитан, настойчиво прошу не считать меня идиотом. Партизан допрашивал лично. Порознь. Со всем, понимаешь, тщанием, да. Противоречий в показаниях нет. Все трое – точно местные. Одного, Сергея, опознал фельдшер из Узловой. Там единственная на область… эта… диспансер… нервнола… нервопа… Цхэ! В общем, он там полгода лежал. А? Нет, не фельдшер – Сергей этот. Фельдшер там работал. Редкая болезнь… как ее… Пляска святого Витта, что ли… хорея, вот. Осложнение после тифа. А? Да нет же, не у фельдшера. У Сергея. Совсем редкая болезнь – вот он и запомнил… Да не Сергей же – фельдшер! Слушай… э-э-э… слу-шай-те, товарищ капитан, плохо мне, слова совсем путаю…

– Всё-всё, уже ухожу.

И грубой вощеной дратвой продергивается сквозь барабанные перепонки жалобный скрип – будто привстает кто-то с койки или с расхлябаной табуретки. Именно "будто". Потому что разговор не оканчивается.

– Фельдшер ваш, сколько я знаю, погиб?

– Да. Когда мы…

– Этот Сергей-партизан тоже погиб. Говорят, даже смертью храбрых. Так что концы в… Гм… Но все равно, если они местные – это ничего не доказывает. Уж поверьте, за три месяца такого насмотреться пришлось… Да и прежде, бывало… А вот эта девушка – Мысь, кажется? Голубев утверждает, что она обнаружила знание немецкого языка. В объеме, превосходящем школьный уровень. Нет?

– Мало ли, кто по-немецки?! Вон хоть и Мечников тоже… В-вай-мэ!

Кажется, старшему политруку вдруг очень захотелось откусить собственный язык. Потому что на ляпнутую этим самым языком фамилию капитан отозвался тихим, но оч-чень значительным "вот именно".

Опять скрип – капитан то ли уселся обратно, то ли и не порывался он встать, а только позу менял… меняет… И говорит, говорит – ровно, бездушно:

– Человек воспитывается под постоянным влиянием немки Кляйн, затем, будто по эстафете, переходит под крыло художника, длительное время обучавшегося в Германии… Затем человек оказывается у подполковника, позже изобличенного в шпионаже… Ну, не на немцев, на финнов, но по большому-то счету – какая разница? При этом всем человек весьма хорошо знает немецкий… Случайности? Возможно. Закономерность? Увы, тоже только возможно. Потом человек, на армейскую службу, заметьте, попав случайно, вдруг выдвигает новаторское предложение, способное ускорить исход войны… Сам придумал? Во сне увидал, как Менделеев таблицу? Возможно. Или подсказали некие профессионалы – для споспешествования карьерному росту подопечного? Опять возможно. Вполне и более чем.