Кае де Клиари - Трещина [СИ]

— Да, это было ещё при его жизни.

— А как же тогда этот рог оказался у Вели… то есть у этого чудилы Дулитто?

На это Анджелика только пожала плечами.

— Может быть, кто-нибудь из них соврал. — Предположила она.

— Или просто не сказал всей правды. — Подхватил падре Микаэль. — Кстати, сеньорита Анджелика, если вам не трудно, припомните, согласно истории, которую преподают в той стране, откуда вы родом, кому досталась победа в войне между испанской армией и гёзами?

Анджелика не то, что бы совсем не любила историю, но скорее относилась к этому предмету, как к чему-то не обязательному, не серьёзному, проходному, и ещё в школе, после полученной оценки, всё выкидывала из головы.

— Кажется, победили эти самые гёзы. — Промолвила она после основательного копания в собственной памяти. — Да, точно! Вспомнила: реформация, инквизиция, недовольство буржуазии, потом вмешательство испанской армии, которую разгромили,… а ещё есть об этом книжка, называется, кажется, Тиль Уллиеншпигель, но я ещё не успела её прочитать.

— Что ж, могу предположить, что мы с вами присутствовали при историческом событии. — Сказал падре Микаэль, загадочно улыбаясь. — Похоже, дон Клеофас своим пинком изменил ход истории.

— Вы так думаете? — Раскрыла глаза Анджелика. — Значит, мы помешали доблестным испанцам победить?

— Значит помешали. — Вдруг заявил Драся. — Я припоминаю эту котовасию, хоть сам в то время там и не был. Правда была на стороне гёзов, а испанские солдаты вели себя, как настоящие звери и своё поражение вполне заслужили.

— Не хочу никого оправдывать, но правда, как правило, лежит не с какой-либо одной стороны, а где-то посередине. — Заметил падре Микаэль.

Немного подумав, оба влюблённых согласились со словами старого священника, а он, довольный этим взаимопониманием, предложил:

— Давайте, пожалуй, спать! Утро вечера мудренее.

С этим тоже нельзя было не согласиться и компания, намучившаяся за день, не столько тяжким трудом, сколько сильными впечатлениями, разошлась по своим постелям.

(Она смотрела в надвигающиеся стволы громадных пулеметов, за которыми виднелись физиономии ведьм, хищно на неё взиравших, и была не в силах, не то, чтобы убежать, а даже пошевелиться. Четыре жутких полированных туннеля глядели на неё в упор, и Она явственно различала у них внутри спиралеобразные желобки-нарезы, которые должны давать пулям вращение. Туннели уходили в темноту, в которой нельзя было ничего различить, но Она знала, что в этой темноте затаилась смерть. Вдруг всё изменилось. Ей внезапно стало холодно и ещё более страшно, чем секунду назад. Она поняла, что может двигаться, но это её совершенно не обрадовало. Ведьмы больше не сидели за пулемётами, они совсем куда-то исчезли, а сами жуткие орудия смерти оказались стоящими на небольших подставках и были такими ржавыми и покорёженными, как будто побывали в огне. Казалось бы, опасность миновала, но страх, рождённый неизвестностью, только усилился. Она попыталась оглядеться, но из этого ничего не вышло. Предметы вокруг не принадлежали к вещественному миру, и поэтому их невозможно было рассмотреть. То же можно было сказать о самом месте, где Она стояла. У этого места не было привычных пространственных очертаний, не было верха и перспективы. Единственно, что там было, это твёрдый холодный пол, покрытый тошнотворной слизью и усыпанный мелкими камешками и осколками стекла, на которые больно было наступать. А ещё там был вполне осязаемый сырой ледяной ветер, пронизывающий до костей и рвущий с тела остатки ветхой одежды. Холод был так силён и мучителен, что Она не заметила когда Это возникло прямо перед ней. Может Оно было здесь всегда, а может, появилось только что, но теперь из ничего сгустилось нечто, и ничего хорошего в этом нечто не было. А была в нём беспричинная злоба, затаённая обида, неукротимая мощь и желание убивать. Всё это не было видно, но ощущалось почти физически. Перед Ней был охотник, а Она была дичью. Но вот охотник взглянул на Неё и весь страх, который владел Ей до этого, показался лишь детской шалостью. Она узнала эти нечеловеческие глаза, сверкающие из под стального шлема, холодной и странно спокойной злобой. И глаза эти Ей были знакомы. Это были глаза капитана городской стражи Барбаруса! Её мысли были медленными, предательски медленными. Она ощущала, как еле ворочаясь, возникла мысль бежать, но рождённая в глубине сознания, эта мысль не успела дойти до тела, которое не сделало ни одного движения. Перед глазами что-то ярко вспыхнуло и сразу коротко, сильно и зло толкнуло её в грудь…)